№01 (07) may 2012 №01(07) may 2012

ЧАСТЬ III
Поспешно  вытащили  из  колодца  полузадохшегося  Абдуллу.  Нетвёрдо 
поднялся он на ноги, качаясь, ушёл от колодца, потом сел, потом лёг.
– Мы все здесь подохнем, – тяжко дыша, сказал он, глядя небо.
– Хозяин, спроси его, лошадь он видел? – оживился косой
–  Отстань  ты!  –  рванулся  Ганиев,  встал  над  лежащим.  –  Слушай  меня, 
Абдулла! Что ты сказал, это правда. Может, сегодня, а может быть, завтра этот 
колодец станет могилой
– Вай! – испуганно вскрикнул косой и закрыл рот ладонью. – Я это знал. 
Спасибо, хозяин, что ты нам сказал. Собирайся скорее, имам Гусейн, мы уходим.
– Но я не сказал вам другого, – повернулся Ганиев. – Тот, кто останется жив, 
получит равную долю фонтана. С этой минуты колодец становится общим. 
– Хозяин! – вскочил Абдулла. – Зачем же тогда ты решился копать?
–  Абдулла,  –  повернулся  Ганиев.  –  Я  хочу,  чтоб  вы  знали,  у  меня  нет  ни 
копейки денег. Я не смогу даже вам заплатить.
– Как? – подступился хромой. – Ты же нам обещал.
– После того, как забьёт фонтан, – резко бросил Ганиев.
– А если он не забьёт? – удивился косой. – Значит, ты нас обманул?
– Забьёт. Я знаю. Нефть где­то рядом. Мы станем богаты. Но один из нас в 
этом колодце погибнет.
– Вот ты туда и полезай, – сказал косой. – А мы потихоньку пойдём.
– Я буду работать вместе с вами, – сказал Ганиев. – Может, я умру в этом 
колодце!
– Ах вот почему ты вчера здесь работал! – догадался косой.
– Подожди, косой, не влезай, – отмахнулся имам Гусейн.
– Хозяин, скажи, обязательно кто­то умрёт? 
Молча кивнул Ганиев. Помолчал и сказал: 
– Так что, вот так, выбирайте.
– Я согласен, – сказал Абдулла. Косой и хромой молчали.
L AY İ H Ə   /   Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий)

191
–  Тогда  вот  что,  –  живо  распорядился  Ганиев,  –  Абдулла,  ты  поедешь  в 
селение. Найдёшь там того, кто согласен. Скажешь так: половина фонтана его. А 
этим, – кивнул он на рабочих, – заплатим попозже.
– Я согласен быть бедным, – повернулся к имаму косой, – но ходить, как 
и  раньше,  с  тобою.  Всю  короткую  жизнь  мою  быть  с  тобою.  Мне  не  нужно 
богатства, я хочу просто жить и бродить по дорогам. С тобою.
– Ну что, мы с тобою привязаны, что ли? – сказал имам Гусейн. – Ходить 
по дорогам и голодать? Слушай, Гусейн, – вдруг зашептал он косому, – ты же 
знаешь,  я  же  бессмертный.  Я  никогда  не  умру.  Помнишь,  я  обещал:  может, 
сделаю так, что и ты не умрёшь. Давай согласимся?
– Ты не любишь меня, имам Гусейн, – грустно молвил косой. – Ты толкаешь 
меня и себя на смерть. Но если умрёшь даже ты, мне станет незачем жить. А 
потом, какой ты имам? Ты же врал мне тогда, а я это знал, и всё равно тебе верил.
–  Ну  и  убирайся,  –  крикнул  имам  Гусейн.  –  Проваливай!  Уходи!  Хозяин, 
верни Абдуллу. Я согласен.
Ганиев сидел у колодца. Он встал, но раньше него на всю степь закричал 
вдруг имам.
– Абдулла, возвращайся, – полетело над степью. Фигурка вдали остановилась. 
Ганиев махнул ей рукой. И Абдулла пустился в обратный путь.
– Ну, а ты? – повернулся Ганиев к косому. – Будешь работать?
– Я – нет, – попятился косой.
– Тогда уходи, – обронил Ганиев, – тебе здесь не место. 
Косой  поглядел  на  хромого,  но  тот  не  вступился,  не  вымолвил  ни  слова, 
остался стоять, как стоял. И косой пошёл прочь.
– Он подумает ещё, хозяин, – услышал он голос хромого за спиной, но не 
стал оборачиваться.
Подошёл Абдулла.
– Решился? – спросил он имама Гусейна. Имам промолчал, и Абдулла, глянув 
в черный колодец, сказал:
– Опускайте меня. Была не была.
– Стой, стой, – встрепенулся имам. Мы все дураки, а ты один умный! Сейчас 
мой черёд. Ты уже был там сегодня.
–  Не  спорьте,  –  вступился  Ганиев.  –  Сколько  осталось  до  нефти,  нам 
неизвестно.  Ты  устал,  Абдулла.  Разве  известно,  когда  будет  взрыв?  Спустим 
Гусейна.
Сидя на холме у дерева, косой Гусейн увидел, как голова имама скрылась 
в  колодце,  и  заёрзал  на  камешках.  Не  выдержав,  встал  и  поплелся  к  колодцу. 
Абдулла хотел на него было рявкнуть, но сдержался и промолчал. Он и Ганиев 
крутили ворот. Косой глянул в колодец и крикнул:
– Ради Бога, имам, осторожней! Не сердись на меня. Я боялся.
– Косой, – тихо долетал голос имама из колодца. – Всё будет… хорошо…
И вот из колодца показалась корзина. Из нее текла жирная чёрная жижа. 
Косой быстро подхватил её и потащил прочь.
– Ради имама Гусейна, – объяснил он, возвратившись с корзиной. 
Ушла вниз корзина, косой лег у колодца на землю, тряс головой и горько 
шептал, глядя в его черный зев.

№
01
 (0
7)
 m
ay
 2
01
2-
ci
 il
192
– Бедный, бедный ты мой имам Гусейн.
И скрипел ворот. И бежал вниз, скользил вниз канат у самой щеки косого 
Гусейна. И пропадал в темноте. Абдулла и Ганиев крутили. 
– Ну, как там? – кричал, наклоняясь к колодцу, Ганиев.
– Не мешкай! Спускай! Подавай! – летели ответные крики.
Имам Гусейн был жив и кричал:
– Поднимай!
И вдруг вместо корзины с землей они подняли имама. Уцепившись за канат, 
он лежал, запрокинув голову.
Косой  кинулся  к  нему  и  оттащил  корзину  от  зева  колодца.  Обняв  голову 
друга, он шептал ему в ухо: 
– Не спорь с ней, не спорь, – шептал он. – Там дышит смерть. Уйдём от нее, 
уйдём.
В стороне раздевался Ганиев. Быстро сбрасывал с себя брюки, говоря:
– Пять корзин – это много. Смену введём через три. Вылезай, я поеду.
–  Куда?  –  вскинулся  имам  Гусейн.  –  Своё  я  не  взял.  Вы  подняли  только 
четыре.
– Не дури! Ты задохнёшься, слышишь? Теперь всё равно, кому умирать. Я 
поеду.
– Ты хитрый, хозяин, – стонал хромой, – но не хитрее меня. Ты полезешь в 
колодец после десятой корзины. Там умрёшь ты, а не я.
– Не спорь с ним, хозяин, он свихнулся, – кричал косой, вцепившись в имама 
Гусейна, – помоги его вытащить!
 Подбежал Абдулла, рванул край корзины вместе с имамом и накрыл ею его. 
Перевернул. Но имам осторожно вцепился в плетёные края и, высунув из­под 
корзины голову, заорал:
– Вы убийцы, убийцы, убийцы! Сейчас туда иду я. И больше я туда никогда 
не спущусь. Сейчас мой черёд, моя очередь.
 А косой вцеплялся то в Абдуллу, то в Ганиева и кричал:
–  Оставьте  его!  Оставьте  его!  Он  имам!  Раз  он  хочет,  пусть  едет  сейчас! 
Пустите его, он всё знает!
 Ганиев не выдержал и закричал:
– Черт с ним! Пусть он сдохнет, собака! Два сумасшедших. Пускай! 
Косой сунул в рот ему кусок мокрой тряпки:
– Дыши, там. Дыши через неё, имам! – и зарыдал, его обняв. – Больше я не 
увижу тебя. – Встал. Разогнулся. Спокойно сказал: – А на земле ты очень мне 
был нужен.
– Прекратите вы, сволочи! – заорал Абдулла. – Или спускайся, или давай 
оттуда!
 Косой отвернулся и тихо пошёл прочь. Канат натянулся, корзина подползла 
к краю и закачалась над зевом. Имам Гусейн лежал в ней, запрокинув голову. 
Косой шёл к холмам. И, глядя вслед ему, спускаясь в колодец, имам шептал: 
– Косой, не ходи далеко… Мы ещё встретимся, счастливы будем.
Косой  тихо  шёл,  бесцельно  пинал  ногами  камешки,  взобрался  на  холм, 
спустился с него. Перед ним было море.
Он встал и вздохнул.
L AY İ H Ə   /   Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий)

193
И грянул взрыв. Как длинноногая птица, взлетел косой на холм, подскакивая 
то  на  одной,  то  на  другой  ноге,  словно  жгли  его  камешки.  И  заплясал.  Он 
размахивал руками и кричал:
– Имам Гусейн, имам Гусейн!
Казалось, он взлетел над холмом и бил себя крыльями. 
Но крик его тонул в рёве фонтана. И черный туман из мельчайших капелек 
нефти  запрудил  весь  овраг.  Черная  струя  нефти  выбивалась  поверх  тумана  и, 
описав дугу, снова исчезала в нем. Вокруг косого со свистом падали камни и 
разбивались в мелкие брызги. 
Косой ничего не видел и не слышал. Он только кричал, звал в этом содоме 
своего друга. Но ревел фонтан, и ничего не было слышно.
Тогда он бросился вниз с холма и исчез.
И где­то внизу, в черном тумане, слышался сквозь рёв его одинокий голос:
– Аббас Кули!
– Абдулла!
– Имам Гусейн!
– Я! 
Прошло часа три или четыре. Туман улёгся. Разлилось широкое озеро нефти. 
В  середине  этого  озера  бурила  и  вскидывалась  голова  грифона.  И  торчала  из 
озера лишь верхушка нахаловки.
По пояс в нефти выходил из этого озера на берег Аббас Кули. Он нёс на 
спине хохотавшего Абдуллу.
– Ты посмотри! – хохотал Абдулла, глядя на озеро. – Ты посмотри на него, на 
этот ворот! Ай, молодец! Вот это да! Он переломал мне все ноги! Вот это сила! 
Ай, сила! Ай, сила, – так визжал Абдулла.
Аббас Кули уложил Абдуллу на холме.
– Ха! – кричал Абдулла, глядя на озеро. – На! – срывал он с ног башмаки и 
кидал в подступавшую нефть. – Жри! Кушай всё! Молодец!
– На! – кричал он, в исступлении пытаясь оторвать от себя переломанные 
ноги. – Не жалко! Кушай всё! Отдам.
Чуть дальше на берегу этого же озера сидел над телом имама Гусейна косой. 
Он был чёрный от нефти, и таким же чёрным и мокрым было тело имама Гусейна. 
Косой о чём­то мучительно думал.
– Он был белый, – бормотал он, – а мы оба чёрные. Как так случилось, что 
мы оба мёртвые? – И прислушивался.
– Гюрза уползла? Настал новый мир, где все чёрные.
– Спит? А жук это знает?
Он стучал по земле и прислушивался.
–  Имам  Гусейн,  как  тебе  там  живётся?  Мне  теперь  плохо.  Я  одинок.  Ты 
сейчас там, бродишь один, а здесь лежишь чёрный, кто же тебя похоронит?
– Кто вернёт мне глаз?
– Кто даст мне счастья?
– Уйми ты его, – сказал Абдулла с гримасой, вытирая переломанные ноги 
куском тряпки. Рядом стоял и вытирался Ганиев. Проступала белая кожа.
– Не трогай его, – сказал ему Ганиев, – он помешался. Пусть бредит. – Но 
вдруг отбросил тряпку, подошёл к косому и сел рядом с ним. Обнял за плечи.

№
01
 (0
7)
 m
ay
 2
01
2-
ci
 il
194
– Не горюй. Ты пойдёшь вместе с нами в селение. Брат, теперь мы все трое 
богаты.
Косой промолчал, и Ганиев добавил:
– Имам Гусейн хотел, чтобы ты был богат.
– Нет, – поднялся косой. – Ты не слышишь? – показал на имама Гусейна. – 
Молчит. Значит, не согласен.
– Ты не спутал, – ответил Ганиев. – Ты же сам сказал: он же чёрный. Имам 
Гусейн жив. Он ушёл. Ты поищешь его и найдёшь. Ну? Вставай. Мы пойдём.
– Уйдите, – поднялся косой. – Я вспоминаю, что вы оба чёрные. Я почему­то 
вас не любил. 
– Пустите меня, – вырвал он руку. – Если он жив, я найду его сам.
И косой побежал прочь.
Л Ю Б О В Ь   П Е Р С А
ЧАСТЬ IV
Июль,  лето,  жара,  улица.  По  улице  идёт  перс  мимо  лавок.  Двери  лавок 
распахнуты  настежь,  из  темных  проемов  веет  сквозняком.  Сидит  лавочник  за 
самоваром,  пьёт  чай.  У  самого  входа,  в  тени.  Перс  кивает  ему,  приближаясь. 
Ответно кивает хозяин. Перс устало садится у входа, прислонившись к открытой 
двери.
– Хочешь чаю? – вдруг предлагает хозяин.
– Ай, спасибо! – перс оживает. – И правда. Жарко очень, хозяин. Чаю не 
надо. Мне бы лучше воды. Нет, лучше чаю. Чаю хочется больше, но лучше воды. 
Не могу разобраться, хозяин, – перс разводит руками, – чего больше хочется: чаю 
или воды? Сам решай. Лучше чаю, а не воды.
– Ну и дурак ты, – хохочет хозяин. – Ни чаю не дам, ни воды, я пошутил.
Перс, смутившись, хочет уйти. Но хозяин ворчит.
– Ну, сиди!
–  Дело  будет,  садись,  –  повторяет  хозяин.  –  Шкаф  понесёшь.  Придут  от 
Муслима шкаф покупать. Я скажу за тебя. Обожди.
Перс вытягивает ноги, закрывает глаза. Порывами ветер. Блещет море вдали. 
Мелькают прохожие. Идут мимо лавок мужчина и женщина. Женщина в белой 
чадре  семенит,  поспевая  за  мужем.  Перс  открывает  глаза,  провожая  женщину 
взглядом. Как ловко толкает она коленками юбку. 
Стуча по булыжнику, вылетает на улицу бричка с Рагозиным и Ганиевым. 
Перс закрывает глаза…
Порыв ветра. Оглянулась на бричку женщина. Сорвало чадру с её головы, и 
она понеслась, развеваясь, по улице. Муж встал, как вкопанный. А жена побежала 
по улице вслед за летящей чадрой.
Со смехом вскочил в бричке Ганиев, взмахнул рукой, пытаясь поймать чадру. 
Чадра пролетела над бричкой.
L AY İ H Ə   /   Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий)

195
– Не везет вам с женщинами, мой дорогой, – усмехнулся Рагозин.
– Это точно.
Бричка пронеслась мимо женщины. 
– А хорошенькая, – оглянулся Ганиев и сел.
Муж злобно смотрел на них с тротуара.
– Какое лицо! – усмехнулся Ганиев, насмешливо проводив мужа взглядом.
А чадра тихо села на спящего перса. Подбежала, запыхавшись, женщина. 
Замер лавочник у самовара.
– Ай, ханум, – только и сказал перс, протянув ей чадру, и, не сводя с нее глаз, 
с её потного лица и тяжело дышащей груди, прошептал:
– Какая красивая!
– Дай! – крикнула женщина, вырвав чадру. И поспешно накинула её на себя.
– Ты кто? – спросил перс у подбежавшего мужа и получил пощечину• 
–  Вот  это  да!  –  только  и  сказал  лавочник,  хлопнув  себя  по  ляжке.  А 
подошедший тем временем муж с размаху ударил женщину по голове.
– Ох! – села женщина.
Муж размахнулся ногой и пнул перса в живот. Из темных проемов выскочили 
любопытные.  Женщина  попыталась  подняться.  Муж  размахнулся  и  ударил  её 
ногой в бок. 
– Ох, – снова вскрикнула женщина, упав и вытянувшись на тротуаре.
Лавочник, выбравшись из­за самовара, хватал мужа за руку.
– Дорогой, дома, дома, – уговаривал он, – оглянись, народ смотрит.
– А что она сделала? – крича, подходили соседи. 
Вырвав руку, муж бил ногами.
– Вставай!
– За что бьёт?
– За дело.
– Чадра улетела.
– Ха! – улыбается новый. – Сама отпустила. – Кивает мужчине:
– Так надо. Давай!
– Хай! – выдохнув воздух, бьёт муж. Корчится женщина, пытаясь встать.
– Вай! – плачет перс, глядя на женщину, схватившись за голову.
– Вставай! – кричит муж.
– Бей! – кричит кто­то в толпе. – Сама отпустила. Учи!
– Стой! – вытянув руки, с земли кричит перс. – Меня бей!
Сзади к толпе, не зная в чем дело, подходят другие.
– Лей­пей! – весело кричат они.
– Кого режут?
– Давай! – подхватывают в толпе.
– Это я виноват! – плачет перс. – Я же только спросил! Я ж только сказал: 
какая красивая женщина! Ай!
– Пришли от Муслима шкаф покупать, – кричит лавочник персу.
– Ай, – ползет перс ближе к мужу. – Какая красивая женщина! Ну, зачем? 
Меня бей! 
– Ты! Хемшери! Стой! Не лезь!
Муж поворачивается и с удовольствием бьёт ногой перса в грудь.

№
01
 (0
7)
 m
ay
 2
01
2-
ci
 il
196
Тот падает навзничь.
– Говорили: не лезь! – комментирует кто­то в толпе. – Сам разберётся.
– А! – муж поднимает жену, ставит её на ноги и снова со смаком бьёт. А когда 
она снова сникает, подсекает ей ноги.
Один  из  толпы,  раскинув  вдруг  руки,  подплясывая  и  подпевая,  в  танце 
скользит вдоль круга и занимает новую позицию.
– Шарт!
– Шурт!
– Ай, мужчина, кончай! – кричат мужу. – Хватит уже. Дома накажешь.
– Дело хозяйское, слышишь ты, заткнись! 
– Слабонервный! За своей женой смотри. Других не учи!
А  муж,  услышав,  что  кто­то  жалеет,  бьёт  ещё  сильнее.  Совершенно 
ошалевший перс подползает к женщине и, навалившись на нее сверху, закрывает 
её от побоев. И все с ужасом замирают. 
– Позор! – вдруг шёпотом говорит кто­то.
Растерявшийся  было  муж  теперь  поднимает  перса  и  волочит  его  к  стене. 
Расступаются люди. 
– Зарежет!
Муж начинает шарить по карманам.
Женщина  вскакивает  и  бежит  прочь.  Оглянувшись  на  неё,  муж,  схватив 
перса за грудки, качнув, бьёт его головой об стену•
Толпа облегчённо вздыхает.
Муж, бросив перса, бросается вдогонку за убегающей женой. 
Останавливаются люди, молча глядя на отрадное зрелище. Мужчина волочит 
женщину по тротуару, намотав её волосы на руку.
–  Жена,  что  ли?  –  интересуются  люди.  Нагибается  кто­то,  поднимает 
женскую туфлю.
– Туфлю потеряли, – комментирует кто­то.
ЧАСТЬ V
Между тем бричка стучала по другим улицам. 
– У вас, кажется, недавно умерла жена? – спросил Рагозин.
– И двоюродная сестра тоже, – с улыбкой сказал Ганиев.
– Как так? – удивился Рагозин. – Не понял.
–  Она  была  моей  женой,  –  усмехнулся  Ганиев.  –  У  нас  на  Востоке  это 
принято. В целях экономии.
– Я вижу, вы не горюете, – сказал Рагозин. – Простите.
– Вы видели мужа этой красивой женщины?
– У неё улетела чадра?
– Я могу рассказать вам, как было дальше. Он изобьёт её дома или прямо на 
улице.
– Да что вы, – воскликнул Рагозин. – За что? Откуда вы знаете?
L AY İ H Ə   /   Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий)

197
– Всё личный опыт, дорогой Павел Иванович, – усмехнулся Ганиев. – Этот 
маленький деспот был я.
Да что вы, – отшатнулся Рагозин.
– Мы слишком долго жили в бедности, чтобы привыкнуть к богатству. Я её 
ненавидел, и она меня тоже. Теперь, слава богу, она умерла.
– Как вы жестоки! – сказал вдруг Рагозин.
– Я это знаю, и если бы не эти фонтаны, я бы остался таким на всю жизнь. И 
эти фонтаны я получил потому, что я был жесток. 
– Теперь, дорогой Павел Иванович, – со злой улыбкой повернулся Ганиев 
к  Рагозину,  –  продавая  вам  промысла,  я  дарю  вам  в  придачу  и  свою  жесто­
кость. Пользуйтесь ею умеренно, – добавил он иронически, – и царствуйте на 
здоровье.
Бричка свернула на другую улицу, и возчик обернулся к Ганиеву. Тот кивнул. 
И бричка понеслась что есть силы. В ту же секунду из дверей парикмахерской 
выскочил маленький человечек и тут же скрылся снова. Он выскочил снова с 
маленьким чемоданчиком в руке и что есть силы погнался за бричкой.
– Доброе утро, Гаджи, – кричал человечек. – Гони! 
Возчик, привстав, хлестал лошадь. Бричка неслась. А маленький человечек 
летел радом и кричал: 
– Кто с тобой? Кто с тобой? Кто это?
– Узнаешь, узнаешь, узнаешь! – кричал, хохоча, Ганиев. – Садись!
– Рано! Рано! Рано! – кричал человечек, закидывая в бричку чемоданчик.
– Как жена, как работа, как дети? – кричал Ганиев? – Садись! 
– Нет! Нет! Нет! – кричал человечек. – Тебе от жены привет!
Рагозин  балдел.  На  улицах,  буквально  открыв  рты,  стояли  прохожие. 
Кто­то  побежал  следом,  но  Мешдербала  его  отпихнул  локтем,  и  тот  остался 
стоять. Мешдербала бежал и оглядывался. Здоровался иногда на бегу. Взвился 
над  бричкой,  сел,  сказал:  «Гоп!»  И  стал  серьёзным.  Посмотрел  на  Рагозина, 
поздоровался.
– Салам алейкем.
– Рагозин.
–  Мешдербала!  –  сказал  человечек,  вопросительно  глянув  на  Ганиева.  – 
Уважать?
– Уважать, – кивнул Ганиев. – Миллионер.
– Ва! – сказал Мешдербала. – Салам алейкем! Мешдербала
– Павел Иванович Рагозин, – с улыбкой пропел тот.
–  Почему  ко  мне  не  заходишь?  –  спросил  Мешдербала  сердито.  –  Я  тебя 
ждал.
– Позвольте, – начал было Рагозин, но Ганиев пояснил: – Все мои знакомые 
бреются у него, у него своя парикмахерская.
– О, это ваш друг? – сказал Рагозин. – Где вы с ним познакомились?
–  Чисто  случайно.  Он  пришел  ко  мне  и  сурово  потребовал  денег.  У  тебя 
их,  мол,  навалом.  Пришлось  дать,  и  он  открыл  парикмахерскую.  Так  было, 
Мешдербала?
Мешдербала закивал пуще прежнего.
– Оригинально, – пропел Рагозин, – силён!

№
01
 (0
7)
 m
ay
 2
01
2-
ci
 il
198
Мешдербала повернулся к вознице и ударил его кулаком в спину.
– Подвинься, Мешдербала хочет сесть, – и полез на сиденье.
– Ну, как вам? – кивнул Ганиев на Мешдербалу. – Правда, забавен?
– Я решил, что он ненормальный, – ответил Рагозин.
– Это не так, – засмеялся Ганиев, – он нормальней всех нас.
– Почему же тогда он так глупо бежал?
– От счастья, от радости. Он совсем не боится насмешки. 
– Редкое качество. 
– Вы говорите о нём с таким восторгом. А вы бы бежали за бричкой?
– Я – нет, – засмеялся Ганиев, – я слишком испорчен. 
Прохожие здоровались с Ганиевым, и тот механически им кивал. Отвечал за 
него Мешдербала, вставая на козлах.
– Здравствуйте, – говорил он, – как делишки?
– Живем потихоньку, – кричали с улицы.
– Умрёшь потихоньку, – кричал Мешдербала. – Вот дураки, – поворачивался 
он к Ганиеву. – Идёт господин Амбарцумов. 
– Доброе утро, – кланялся Амбарцумов. – Мне нужно вас видеть, – говорил 
он Ганиеву.
Ганиев кивал.
А Мешдербала вопил на козлах, привстав.
– Бедняга! Сгорели твои промысла. Заходи, ничего, побрею без денег!
Амбарцумов поворачивался и удалялся, хмурясь. 
– Передайте привет братьям Нобель, – кричал Мешдербала интеллигентному 
инженеру в белой кепочке и с тросточкой в руках.
– Не забудьте в будущем о Нобелевской премии!
Растерянно слушал Мешдербалу чайханщик у входа. У него был огромный 
живот, на который чуть не налетела бричка. Но Мешдербала ткнул тростью в его 
живот, прокричав:
– Бричку сломаешь, болван! Скоро родишь самовар? – Чайханщик, пятясь, 
закатился в дверь.
 А Мешдербала хохотал пуще прежнего. 
– Ну, как вам теперь? – спросил Ганиев Рагозина. – Теперь он вам нравится?
– Ведет себя царски!
– Если б вы видели, что он вытворял в Париже! Но ему всё прощали, потому 
что, как и вы, принимали его за ненормального.
И они оба засмеялись.
А в это время Мешдербала, намылив возчика и достав бритву, стал его брить. 
Улица давилась от хохота. Они выехали за город и вдали показались промысла.
–  Промысла  Мирсалимова,  –  сказал  Ганиев.  –  Когда­то  мы  вместе  с  ним 
начинали. Он опьянел от богатства и мотается по заграницам. Сейчас он два дня 
как в Баку. Наверно, наедет на промысел. Я вас с ним познакомлю.
 Мешдербала приумолк, цокали лошади. 
– Как вы считаете, Мешдербала был сейчас счастлив? – спросил Ганиев
– Я думаю, да. Он был так лёгок, так весел, свободен. Ре6ёнок.
– Счастливый ребенок. Когда он сказал мне: «Дай денег!», я был поражен. 
Он захотел быть счастливым без всякой натуги. А когда я стал богатым, погиб  
L AY İ H Ə   /   Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий)

199
человек. С той поры я усвоил: путь к богатству лежит через натиск и смерть. 
Мешдербала меня вылечил.
С вышек давно заметили бричку. Приказчик подбросил вверх шапку и зурнач 
заиграл. Все побросали работу и собрались у вышки.
–  Едет  хозяин,  –  громко  объявил  приказчик.  Все  повернулись  к  дороге, 
которая была ещё пуста. И кто­то сказал: 
– С золотыми зубами.
– С золотыми глазами, – добавил другой.
– Едет, едет, нас в палку видит.
– Как видит?
–  Издали  видит.  У  него  палка  есть,  в  палку  видит.  Кто  стоит,  видит.  Кто 
улыбается, видит. Кто кланяется, видит. – Кто заулыбался, кто поклонился. 
Один приказчик, как пень, стоял в стороне.
– И слышит, – добавил кто­то. – У него есть коробка от ниток. В ней мы 
сейчас говорим. А он слышит. К уху прикладывает.
– А голоса различает?
– Всё различает. Он даже имя не знает, а коробка ему имя шепчет.
– Славный хозяин, – громко сказал кто­то, – Махмуд говорит. 
– Красивый хозяин, – сказал другой, – Гасан говорит.
–  А  меня  зовут  Газанфар,  –  сказал  третий,  –  здравствуй,  хозяин,  –  сказал 
он,  поглядел  вверх.  –  Скорее  приезжай,  ласковый  хозяин.  Ты  меня  слышишь, 
хозяин? – Все помолчали, прислушиваясь.
– Слышит, говорить не хочет. Плохо работали.
– Плохо, плохо, зачем плохо? Спроси у приказчика, да? 
Снова молчание.
– Устал.
– Сердится. 
– Хозяин, мы тоже плохо живём!
– У меня ишак умер!
– Дочка больна. Ты её знаешь?
– Хозяин всё знает. Знаешь, хозяин, а от меня жена ушла, – снова пожаловался 
Махмуд, – тебя снова Махмуд беспокоит, хозяин.
– Ты голодранец, Махмуд, потому и ушла.
– Кто сказал? – встрепенулся Махмуд. – Хозяин сказал? 
– Я сказал, – засмеялся Гасан и выпятил грудь. – Что хочешь?
– Не мешай мне, дурак, – ответил Махмуд и отошел в сторону.
Галдеж среди рабочих нарастал. Все говорили, перебивая друг друга.
Махмуд стоял в стороне у дороги и шептал: «Добрый хозяин, славный хозяин, 
умный хозяин. Плохо, помоги мне, хозяин. Очень прошу, хозяин. Трое детей у 
меня,  босые.  Дом  протекает.  Чадра  у  жены  прохудилась.  От  дождя  протекает. 
Сам я слабый, сосед меня бил. У тебя голубые глаза, хозяин, как небо, через них 
всё ты видишь. И меня ты видишь, любящего тебя Махмуда. Махмуд говорит, 
хозяин. Не путай с Гасанам. У него тоже трое детей, хозяин».
– Какой осёл? – кричали между тем в толпе. Кто­то влепил кому­то по морде.
– Осёл, говорят. Нефть ищет.
– Как ищет?

№
01
 (0
7)
 m
ay
 2
01
2-
ci
 il
200
– Ревёт, землю роет и ищет. Говорящий осёл.
– Найдёт – кричит. Бежит – кричит. «Хозяин!» – кричит.
Наверху  вышки  зурнач,  услышав  слово  «хозяин»,  снова  заиграл.  Все 
посмотрели наверх, но продолжали. Один кинул камень, замолчал.
– А хозяин всё в палку видит, в коробку слышит. Осёл говорит: «Хозяин, 
нефть нашёл. На седьмом промысле». Едут туда – нефть уже бьёт. Осёл ревёт. 
Радуется. Он осла недавно в Париж возил. Книжки читать научил. Прямо как 
инджинер. Одевается как человек. Папаха, туфли, пенжак.
– Так тогда не поймёшь, кто человек, кто осёл.
– А он не кричит. А как закричит, голову пригнёт – смотришь – ишак! 
– Ва! – закричали все.
– Мне бы такого осла, – сказал в стороне Махмуд. Но его никто не услышал.
Теперь зурнач уже ясно видел приближающуюся бричку и заиграл что есть 
силы. Ворвался приказчик в толпу и стал тыкать в шеи.
– Мамед, Гасан, ловить барана! 
Между вышек бегал барашек, блеял.
– Махмуд, Газаяфар, точите ножи. Остальные – к колодцам! Гоп­ля! Гоп­ля!
На вышке упражнялся зурнач, оглашая окрестности, бричка бежала совсем 
близко.
Двое  с  перевязанным  у  горла  бараном  бросились  к  дороге.  Они  волокли 
барана по дороге, поливая кровью пыль. Бричка остановилась. Те продолжали 
бежать дальше.
– Здравствуй, хозяин, – кричали те, кто был ближе к дороге
– Это не…! – пробовал было воскликнуть приказчик, но ему заткнули рот. 
Праздник нарастал. Безумствовал зурнач. Все бежали к дороге. 
– И осёл с ним! – вдруг раздался крик.
Ганиев привстал.
– Ай, народ, за кого вы меня принимаете?
– Не тебя, не тебя, славный хозяин, добрый хозяин, нежный хозяин.
А Мешдербала вдруг вскочил и закричал ослом. И все замерли.
А Мешдербала в наступившей тишине повернулся к Ганиеву и сказал:
– Вот дураки.
Но что тут началось! Мешдербалу стащили с брички, а остальные окружили 
её со всех сторон, чтобы он не сбежал.
– Народ, ай, народ, – говорил Ганиев, – оставьте его, – это мой инженер!
– Его нам и надо! – кричал народ.
– В нём и наша надежда, – кричали все. 
Заревели ослы у колодцев.
– Узнали! Узнали! – кричали в народе.
– Постойте, – соскочил Ганиев на землю, – вы его с кем­то спутали. 
Но какой­то рабочий вцепился Ганиеву в рукав и просил:
–  Хозяин,  хозяин,  не  будь  жадным,  хозяин.  Каждая  птичка  летать  хочет, 
каждый человек богатым стать хочет. 
–  Что  вы  хотите  с  ним  сделать?  –  спрашивал  Ганиев,  освобождаясь  от 
налипших рабочих.
– Ничего плохого, хозяин, мы с твоим ослом не сделаем.
L AY İ H Ə   /   Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий)

201
– Бить не будем, хозяин. Накормим, хозяин. Напоим, хозяин. В целости, в 
сохранности вернём, хозяин. Путь только расскажет нашим ослам, как он нефть 
тебе ищет, хозяин. 
–  Стойте!  –  вдруг  громко  крикнул  Ганиев.  –  Этот  осёл  не  обычный!  Он 
объездил  много  стран!  Читал  три  тысячи  книг!  Если  хоть  один  волосок!  – 
Мешдербала, воспользовавшись тем, что от него отпрянули рабочие, прижал к 
груди чемоданчик и попробовал соскочить с брички в другую сторону, переждать, 
пока Ганиев закончит речь.
– И если хоть один волосок, – снова крикнул Ганиев, – упадёт с моего осла, 
то сюда хлынет море, и вы все утонете!
Все замерли, а зурнач заиграл грустную песню.
– Всё равно, – сказал кто­то.
– Помирать всё равно, – сказал кто­то. 
– Хозяин! Тебя мы не тронем, тебя мы все любим. А осёл всё равно нам 
расскажет.
– Пути назад нет!
– !
– Добром согласись, осёл. Не перечь нам, хозяин.
– Хорошо, – сказал Ганиев, – осёл вам всё расскажет, но я пойду вместе с 
ним. 
Мешдербала вцепился, обнял и прижался к Ганиеву.
– Павел Иванович, – обернулся Ганиев к Рагозину, – не скучайте. Пойдёмте 
с нами. Здесь у нас маленькое недоразумение. Они приняли меня за хозяина, а 
его за осла.
– Оригинально, – сказал Павел Иванович, тяжело слезая с брички.
– Любопытно, чем все это кончится.
– Я и сам не знаю, Павел Иванович.
Тут Махмуд, тихо стоявший в стороне, подошел к Ганиеву и сказал ему на 
ухо:
– Хозяин, помнишь, о чём я тебя просил? Я не Гасан, я Махмуд. 
– Махмуд,– в тон ему ответил Ганиев, – я не Абдулла, я Аббас Кули. Он не 
осёл, а парикмахер Мешдербала. Но разве здесь разберёшься?
Между  тем  двое  рабочих  подвели  к  Мешдербале  упиравшегося  осла, 
приговаривая:
– Расступись, расступись
А когда осёл, очутившись лицом к лицу с Мешдербалой, заревел и радостно 
закивал головой: «Да! Да! Да!», то рабочие кинулись к Мешдербале и, оторвав 
его от Ганиева, перевернули вверх ногами.
Чемоданчик Мешдербалы подлетел вверх, раскрылся, и на всех посыпалась 
пудра, пульверизатор, машинка, бритва. 
Звякнул и разбился пузырек с парижскими духами. А летящая пудра повисла 
в воздухе как маленький взрыв.
Запах  парижских  духов  подействовал  на  рабочих,  как  воспоминание  о 
рае. Кое у кого показались слезы. Кто­то грустно запел. А больше улыбались. 
Оглушительно чихнул от пудры осёл, и она вновь взлетела фонтаном. 
– Какие хорошие люди кругом, – сказал один рабочий.

№
01
 (0
7)
 m
ay
 2
01
2-
ci
 il
202
– В счастливое время мы живём, – сказал кто­то и обнял Ганиева. – Я вас не 
запачкаю, – извинился он.
– Что же всё­таки здесь происходит? – спросил Рагозин. Навстречу запаху 
духов спускался с вышки зурнач.
– Сейчас духи улетят, и всё это кончится, – сказал Ганиев. – И повторится всё 
это теперь через сто, а может быть, двести лет.
Один из рабочих поднял пульверизатор и, направляя его на товарищей, стал 
опрыскивать их духами. 
– Пусть останется всё навсегда, – говорил рабочий.
– Пусть навсегда мы останемся здесь, возле вышек.
– Пусть всегда дует ветер над нами и вдали стоит бричка.
–  Забыли!  –  вдруг  крикнул  кто­то.  –  Этим  нужно  побрызгать  осла!  Он 
понюхает, станет счастливым и найдёт нам всем нефть. 
И из толпы вдруг с ревом вырвался осёл и что есть силы помчался между 
вышками.
– Он побежал за нефтью! Не упустите его, – закричал Ганиев. И ревущая 
толпа, вдруг бросив Ганиева, Мешдербалу, Рагозина и зурнача, вдруг ринулась 
за ослом.
По  песчаной  дороге  капал  дождь.  По  песчаной  дороге,  волоча  за  собою 
барашка, бежали двое. Перед ними вырастала черная тень брички. Окроплялась 
дорога дождем и кровью.
Над ними вдруг выросла бричка. Свистнул им кнут по спине и сбросил их с 
дороги крик:
– Прочь с дороги, болваны! 
В бричке сидел Абдулла Мирсалимов. 
Моросил мелкий дождь. Бричка ехала по дороге.
–  Начались  мои  промысла,  –  сказал  Ганиев.  –  Посмотрите,  они  все 
попрятались в трубы.
– Почему же они не работают? – спросил Рагозин.
– Это естественно. Прячутся от дождя. Но и домой они не пойдут. Надеются, 
кончится дождь. А моросить он будет всю жизнь.
Рагозин внимательно посмотрел на Ганиева.
– Что же вас все­таки беспокоит? 
– А всё. Этот дождь. Эти покорные люди. Я бы много сейчас за это дал. Вот 
бы они поднялись, подскочили все разом, забросили бы бричку, в которой мы 
едем, к чертям собачьим.
– И намяли нам бока? – иронически спросил Рагозин. – Разве мы виноваты?
–  Я  бы  вызвал  сюда  казаков,  дорогой  Павел  Иванович,  они  бы  мигом 
разогнали всю эту шайку по трубам. Я был бы прав?
– Я думаю, да. Несомненно. 
–  А  я  сомневаюсь.  Я  отнял  у  них  шансы.  Те  самые  шансы,  которыми 
воспользовался, чтобы стать богатым. Теперь здесь чудес не бывает. И ослы уже 
давно нефть не находят.
– Вас не устраивает миропорядок?
– Именно. На мне вырос горб. Он сидит на мне даже тогда, когда я весел. И 
самое страшное – я боюсь его потерять. И потому что вокруг много нищих. Их  
L AY İ H Ə   /   Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий)

203
так много, что мой горб их не насытит. А я проснусь бедным. Вот потому­то я и 
продаю вам эти промысла за пять миллионов. И ни копейкой дешевле.
– Ловко продумано, – засмеялся Рагозин, – подвели моральный базис под 
экономику. Так, батенька мой, можно сказать что угодно. 
– Я, батенька мой, учусь у жизни. И, если я в ней ничего не могу изменить, 
то и своего ничего не упущу.
В Е Ч Н Ы Е   П О Ж А Р Ы   М И Р - Б А Б Ы