№01 (07) may 2012 №01(07) may 2012

ЧАСТЬ I
Пустынная  дорога.  Степь.  Одинокое  дерево  с  тенью. 
Приближаются двое путников. Один из них хромает. Другой 
– одноглазый – пристально смотрит на торчащий у дерева 
камень, который издали кажется сидящий в тени фигурой.
– Не он, – шепчет одноглазый, приблизившись. 
Путники  проходят  мимо.  Хромой  оглядывается  на 
дерево, прохладный камень в тени.
–  Жарко,  –  говорит  он  кривому.  –  Куда  так  спешить, 
слышь? Сядем давай, отдохнем.
– Некогда мне, – вздыхает косой. – Искать надо. Идти 
вперед. Без устали, каждый день. 
Косой останавливается и пристально смотрит в сторону. 
Что­то чернеет в степи.
–  Кого  искать?  –  останавливается  и  хромой.  –  Это 
могила. Сова сидит…
– Имама Гусейна ищу.
– Какого имама Гусейна? – удивляется спутник.
–  Ай,  киши,  отстань!  –  отмахивается  косой.  –  Ты  – 
невежда. Сзади иди. – Косой снова движется вперед, осматри­
ваясь и бормоча. – Имама Гусейна не знает! Позор! – качает 
он головой. – Правды нет, религии нет. Бога забыли, имамов 
не чтут. Эй! – оглядывается он на хромого. – Ну, подойди!
Хромой послушно догоняет.
– Десятый имам жив, – объясняет косой. – Всех имамов 
зарезали, а десятый пропал. Убежал, понимаешь?
Хромой кивает.
Тогрул ДЖУВАРЛЫ 
Валерий ИВЧЕНКО
Ж И З Н Ь  Г А Н И Е В А

179
– Ходит где­то теперь по земле, – вздыхает косой, – порядок наводит. Может 
народу  помочь,  может  всё  изменить,  понимаешь?  –  косой  плюёт  на  ладонь 
и растирает лысину. – Жарко. Солнце жжёт – сил нету. Интересно, его сейчас 
солнце видит?
– Кого? – удивляется хромой. – Кто видит?
– Имама Гусейна.
–  Откуда  я  знаю?  –  пожимает  плечами  хромой.  –  Ты  бы  лысину  накрыл, 
легче станет. Узел на голову положи.
Некоторое время идут молча. Косой несёт на голове котомку с едой.
– Тебя как зовут? – спрашивает хромой.
– Тоже Гусейн, – вздыхает косой.
– Глаз давно потерял?
– Какое там давно! – сердится косой. – Шёл по лесу, наткнулся на ветку. 
Имама искал. Глаз потерял. Как имама найду – глаз верну. Лишь бы найти.
– Глаз ищи! – подхватывает хромой. – Глаз ищи – в поле рыщи, в поле рыщи 
– имама ищи. Имама найдёшь – глаз вернёшь.
– Ты что, издеваешься? – останавливается косой.
– Я? Ты что! Наоборот! Я тебе помогу. У тебя хлеб есть?
Косой недоверчиво смотрит на спутника, потом вздыхает и лезет в котомку. 
Достаёт кусок хлеба.
–  Ай,  спасибо,  Гусейн,  –  радуется  хромой,  получая  хлеб.  –  Бог  тебя  не 
забудет. Лук тоже дай. Кое­что расскажу.
Некоторое  время  идут  молча,  хромой  чавкает,  отставая,  косой  поминутно 
оглядывается, ожидая, когда же тот кончит есть.
– Иди­иди! – покрикивает хромой. – Не оглядывайся!
Хромой кончил есть, в животе у него забурчало. Остановился, прислушался. 
Косой оглянулся.
– Эй! Постой! – весело крикнул хромой. – Я знаю, где твой имам!
– Ва! – косой вздрогнул и с такой силой открыл зрячий глаз, что хромой 
испугался.
– Ва, – сказал он ещё раз и пошёл на хромого.
– Эй! – попятился хромой. – Стой там. Я имам!
Косой  встал,  словно  во  что­то  упершись.  Рот  у  него  открылся.  Мешок 
свалился  с  головы  под  ноги.  Косой  было  потянулся  за  ним,  не  сводя  глаз  с 
хромого, но потерял равновесие и сел на дорогу.
– Я имам! – повторил хромой, приободрившись. – Сиди там. Не вставай!
– Правды нет, религии нет, – вдруг закричал с дороги косой.
Из глаза его покатились слёзы. Он качался и причитал, протягивая к хромому 
руки.
–  Ты  бессовестный,  ай  имам!  –  качался  косой.  –  Народ  голодает  –  тебя 
вспоминает. Скот пасёт – тебя вспоминает. Песни поёт – тебя вспоминает. Хлеб 
убирает – тебя вспоминает. Время тяжёлое, брат. Правды нет, религии нет. А ты 
в прятки играешь! Стыдно!
– Я занят был, – смутился хромой, – тоже, как ты, не сидел. Правду искал.
– К людям идти нужно было! – доказывал, сидя, косой. – А ты в лесу прятался. 
От меня убегал. А я тебя звал. По лесу ходил, искал. Глаз потерял…

№
01
 (0
7)
 m
ay
 2
01
2-
ci
 il
180
– А я в лесу не был, – отказывался хромой. – Это ты путаешь.
– А где же ты был?
– Я в горах был. Сидел с пастухами. Сыр ели, мясо. Айран пили.
– Вот видишь, какой ты! – доказывал косой. – Ты ел­пил, а я искал – мучился. 
Под солнцем ходил. Страдал.
–  Теперь  ты  меня  нашёл?  –  спрашивал  хромой.  –  Чего  теперь  хочешь? 
Радуйся, да!
–  Ва!  –  спохватился  косой,  озираясь  по  сторонам.  –  Счастливый  день, 
счастливый час! Взгляни вокруг нас! Птички поют, люди живут, горы стоят, травы 
растут, море шумит, река течёт, солнце печёт! Настал день справедливости!
– Ада, не ори так! – беспокоился хромой. – Мешок на голову положи. С ума 
сойдёшь.
–  Теперь  уже  всё  равно!  –  радовался  косой.  –  Даже  если  сойду,  на  тебя 
посмотрю – снова жизнь полюблю! Мне теперь жить хорошо, радостно!
– Ада, вставай, в дорогу пора! – поднимал его за плечи хромой. Мешок на 
голову положи. Идём! А то я один уйду. Останешься!
– Идём! – вскочил, испугался, косой. – Идём! Жизнь перевернём!
Та  же  дорога  в  другом  месте.  Идут  два  Гусейна.  Косой,  приотстав,  с 
восхищением разглядывает фигуру хромого.
– Ай, имам Гусейн, – с нежностью говорит косой Гусейн, – сколько я о тебе 
мечтал! Ты где раньше жил? Что делал?
– Я? В селении. Хлеб убирал, землю пахал. Жил, как все.
– Как? – удивляется косой Гусейн. – Ты же имам? И ты жил, как я?
– Жил как все, чтоб меня не узнали. Сам сказал: всех имамов зарезали. Я 
один убежал.
– Ах, сукины дети! – возмущается косой Гусейн.
– Всем селением били, – продолжает хромой. – А за что? Что я сделал? В 
мешок  с  хлебом  землю  насыпал,  чтобы  был  тяжелей.  Чтобы  детям  оставить 
побольше. Чтобы дети не умерли.
– У тебя дети были, имам Гусейн? – радуется косой. – Как хорошо!
– Четверо было, – вздыхает хромой. Умерли. Три девочки, мальчик, Голод в 
селении был.
– Да, – откликается косой. – Это правда. У меня сосед был – у него тоже 
сын умер. Я ему землю оставил, пошёл тебя искать. Долго искал. Слава богу, 
нашёл.
– Теперь вместе будем ходить, – согласно кивает хромой. Вдвоём веселей. 
Работу найдём. Будешь мне помогать. Станешь как я, святой.
– Имам Гусейн, а ты мне глаз вернёшь?
– Верну, дорогой Гусейн. Обязательно верну.
– Хороший ты человек, имам Гусейн, – вздыхает косой. – Не зря я тебя искал. 
У меня серый глаз был, какой глаз, какой глаз! Звезды видел, каждый камешек, 
муху, листочек! А теперь всё. Пропал.
– Не беспокойся, дорогой Гусейн. Потерпи. Верну тебе глаз.
– Имам Гусейн, а тебе сколько лет?
– Мне? Триста! Даже уже надоело.
– А мне только сорок. Мало, да?
L AY İ H Ə   /   Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий)

181
– Ничего, ещё поживёшь. Найду тебе красивую жену, будешь с ней жить, 
дети пойдут. А я к вам в гости буду приходить
– Спасибо, имам Гусейн. Обязательно приходи. Всегда тебе буду рад. Ты мне 
как отец.
Хромой бредёт, задумавшись. Косой идёт рядом и глядит на него с обожанием.
– Ай, имам Гусейн, почему тебя никто до меня не узнал?
– Потому что я плохо одетый, Гусейн, – грустно молвит хромой.
– А почему я тебя встретил?
–  Потому  что  ты  одноглазый,  Гусейн,  –  отворачивается  хромой.  –  Кроме 
тебя, никто мне не верил.
– А почему я поверил?
– Бог мне сказал: тебе поверит одноглазый Гусейн.
–  Ва!  –  удивляется  косой  и  задумывается.  Некоторое  время  идут  молча. 
Заходят за холм. Появляются.
– Имам Гусейн, а ты женат?
– Ещё бы! – отмахивается хромой. – Захочу – все будут жёны. У меня в глазах 
сила есть, – и, помолчав, добавляет: – Вообще, я хромой, когда хожу. Когда сижу 
– незаметно, и если бегу – незаметно. Вот, посмотри, – хромой делает несколько 
шагов вприпрыжку, потом бежит. Останавливается, кричит:
– Ну, как? Незаметно?
– Нет, – подходит косой. – Ты бежал, как джейран. Совсем незаметно.
– Да, – вздыхает хромой. – Сколько жён было – не счесть. Даже уже надоело.
– Счастливый ты, имам Гусейн, – заключает косой.
В  стороне  от  дороги  дерево,  два  Гусейна  обедают.  Косой  Гусейн  ест  из 
котомки лук, соль, хлеб, подкладывает поближе к хромому.
– Ай, имам Гусейн, как жизнь менять будем, с чего начнём?
– Учить тебя буду. Чтобы ты поумнел.
– Это нужно, – соглашается косой. – Если бы я жил столько, как ты! А то я 
совсем ничего не видел.
–  Потом  вместе  начнём  работать,  –  жуёт  хромой.  –  Будем  деньги  копить. 
Потом…
– Имам Гусейн, я тебе тогда ишака куплю, – перебивает хромого косой. – 
Будешь ездить, как настоящий имам!
– Спасибо, Гусейн. Ешь.
– Имам Гусейн, а ты никогда не умрёшь?
– Имамы не умирают. Я – никогда.
– Значит, буду вместе с тобой до самой моей смерти?
– Да, Гусейн. Может, сделаю так, что и ты не умрёшь. До конца будем вместе.
– До какого конца?
– До смерти.
– А смерти не будет же?
– Да, смерти не будет.
– Как мне с тобой хорошо, имам Гусейн, – вздыхает косой. 
Поев, они ложатся в тени, косой Гусейн снимает с товарища чарыки и вешает 
их для просушки на ветку. Потом садится рядом, отгоняет мух с засыпающего 
своего счастья.

№
01
 (0
7)
 m
ay
 2
01
2-
ci
 il
182
К О Л О Д Е Ц
ЧАСТЪ II
Нефть в те времена добывалась в колодцах. В колодец спускался рабочий, 
а вслед за ним – пустая корзина. Корзина заполнялась землёй, и двое рабочих 
наверху подтягивали её воротом. Труд был тяжелый и опасный. Иногда погибали.
В  знойном  пустынном  месте,  окруженном  холмами,  толкаются  у  такого 
ворота трое рабочих. 
Хромой Гусейн сидит уже в корзине, косой Гусейн, навалившись на ручку 
ворота, удерживает её, чтобы она не вращалась.
Хромой Гусейн говорит:
– Под конец спускай медленно. Ему тоже скажи. – Третий рабочий пьёт воду. 
– У! Воду пьёт! Пить захотел. Угробите вы меня.
– Это не я, – оправдывается косой. – Это он ручку выпустил. Я сам пострадал. 
Она меня по затылку ударила.
– Беречь мы друг друга должны. А этот шакал нам чужой• Ты меня слышишь, 
когда я кричу?
– Спустишься – песни пой, – засиял глаз косого. – Буду знать, что всё хорошо. 
На душе легче станет.
– Кончайте болтать, – подошёл третий. – Муж и жена, что ли? – Он стоял с 
другой стороны ворота, Абдулла. – Спускайся!
– Заткнись, зараза, – попытался привстать из корзины хромой. – Подержи, 
подержи! – крикнул он косому. – Сейчас я встану, ему покажу.
Но косой стал опускать имама Гусейна вниз, приговаривая:
– Не связывайся с ним, имам Гусейн. Езжай себе тихо, с богом.
– Вернусь – поговорим, – выкрикнул напоследок хромой, усаживаясь снова 
в корзину. – Обидишь косого – убью!
Его маленькая голова, уменьшаясь, уходила в глубину колодца. Хромой пел.
– Много мы с имамом Гусейном по земле ходили, – вращая тяжёлую ручку 
ворота, начал косой Гусейн. – Много хорошего и плохого вместе видели. Волков 
видели, сову на дереве видели, ночью шакалы кричали, однажды на берег моря 
вышли. – Косой стряхнул с лица пот. – Волны солёные, дохлая рыба валяется, 
сильный был ветер. Но такого плохого человека, как ты, не видели. Шакал ты 
оказывается, Абдулла.
– Придет моё время, – вращая ворот, отвечал Абдулла, – за такие слова ты 
ответишь. Ничего, ещё встретимся. Далеко не уйдёшь.
– Устали мы от тебя, Абдулла. Ты злой человек, Абдулла. Имаму Гусейну не 
веришь, Абдулла. Не веришь, что он людям счастье вернёт, Абдулла.
Имам Гусейн внизу примолк, прислушиваясь. Потом запел снова.
– Вы два дурака! – остановившись, сказал Абдулла. – Друг другу вы врёте! 
Он не имам, а босяк! Понял теперь, кто твой имам?
– Как тебе не стыдно, – перестал вращать и косой Гусейн. – И о тебе он 
думает, и обо мне он думает, и о детях ваших, которые будут ещё, тоже думает.
L AY İ H Ə   /   Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий)

183
– Крепче ручку держи! – закричал Абдулла.
Косой Гусейн испугался и глянул в колодец.
– Имам Гусейн, ты жив? – крикнул он.
Но имам Гусейн ответить не успел, Ручка сорвалась и, описав дугу, стукнула 
косого по затылку. Абдуллу отбросило в сторону. Ворот бешено завертелся.
– Лежи! – крикнул Абдулла косому.
Из колодца послышался глухой удар корзины о дно, а вслед за ним стон и 
проклятья. Песня имама прервалась.
– Имам Гусейн, ты жив? – крикнул в колодец косой.
– Сволочи вы, чтоб вы сдохли! – кричал из колодца имам. – Чтобы у вас 
всю  жизнь  зад  так  болел,  как  сейчас  у  меня.  И  после  смерти!  –  заорал  он  с 
новым энтузиазмом. – Зараза! – продолжал он. – Говорил я тебе – держи ворот! 
Предупреждал! Проклятый косой. Вот не верну тебе глаз, будешь знать!
Ошарашенный косой только приговаривал:
– Ничего, ничего, успокойся, имам Гусейн. Глаз мне не надо. Помочь чем тебе? 
Воды дать? – и косой бросился к кувшину с водой и, заглядывая в колодец, кричал:
– Спустить тебе воду?
– Не надо!
– Может, сверху полью? Легче станет.
Абдулла сидел на ручке ворота и, раскачиваясь, хохотал:
– Не старайся, косой. Улетел твой имам. Прямо в небо.
А косой Гусейн вдруг закричал:
– Имам Гусейн, ты там?
– Куда ж мне ещё деваться, дурень?
Абдулла вдруг стал серьёзным, наклонился над краем колодца и крикнул.
– Слышь, хромой! Может, мы тебя вытащим? Полежишь, отдохнешь?
–  Отдохнул  уже,  –  сердито  отозвался  имам  Гусейн.  –  Беритесь  за  ворот. 
Давай поднимай!
А косой Гусейн добавил:
– Ты пой, пой, имам Гусейн! Нам легче станет.
И ворот медленно завертелся. Работа пошла. Вытянули первую корзину с 
землей.  Они  подхватили  её  и  потащили  подальше  от  колодца,  боясь  уронить 
на  имама  Гусейна.  Целый  холм  зелёной  вязкой  глины  возвышался  в  стороне 
от колодца. Шла уже грязь. Путь от колодца до холма с глиной был обозначен 
жирной  линией  вытекающей  из  корзины  воды.  Глина  плюхнулась  на  гору,  и 
Абдулла отскочил.
Гусейн оглянулся на него и понял, что корзину придётся тащить ему одному. 
Абдулла стоял в стороне и, посмеиваясь, подтвердил догадку косого:
– Неси­неси. Справишься. 
Абдулле вдруг стало смешно: привык он к ним. И взялся за привычное:
– Косой! Ответь мне, если сможешь. Загадка. Кто это? Маленький, хромой, 
в колодце сидит.
Косой откликнулся немедленно:
– Имам Гусейн.
– Правильно, молодец. Вторая загадка. Если имам, почему он хромой?
Косой немного помедлил, а потом вспомнил:

№
01
 (0
7)
 m
ay
 2
01
2-
ci
 il
184
– Его в селе били.
– А разве имамов бьют?
– Если он разрешит, – нахмурился косой. – Не твое это дело – так говорить 
об имаме.
Они прицепили корзину к веревке, и косой довершил: 
– Ты лучше делом займись, – и стал вращать ручку. – Когда ему ногу ломали, 
он не кричал, молчал. Смотрел. В селе голод был. Почему не бежал? Чего ждал? 
Ждал,  когда  ему  ногу  сломают,  чтобы  всем  стыдно  стало.  Не  стало.  Ушёл. 
Правду искал. Меня вдруг нашёл. Вместе пошли. Всякое видели. Однажды на 
берег моря вышли. Пить воду из моря нельзя. Мы задрожали. Холодно было. Но 
такого плохого человека, как ты, мы всё равно не видели. 
Абдулла снова принялся хохотать: 
– Маленький, хромой. В колодце сидит, песни поёт. Имамом Гусейном зовут. 
Денег  нету.  Почему?  Если  имам,  почему  денег  нету?  Значит,  он  не  имам?  А, 
косой?
– Деньги ему не нужны. Много у него раньше было. Но счастье не в деньгах, 
говорил имам Гусейн. Имамам они ни к чему. Людям все деньги отдал. Те рады 
были. Дали нам сыр, масло, хлеб. От радости. Долго за нами шли следом.
– Наверно, живых дураков никогда не видели, – сказал Абдулла. Слушай, 
косой. А  почему твой имам Гусейн  как шах не живет? В городе. На горе. Во 
дворце? Откуда все видно?
– И про это мне имам Гусейн говорил .Денег на это много надо.
–  Ха!  –  обрадовался  Абдулла,  почувствовав  брешь.  –  Значит,  и  ему  тоже 
деньги нужны?
–  Дурак  ты  какой,  Абдулла.  Не  соображаешь.  Имам  выше  шаха.  Шах  во 
дворце  сидит,  деньгам  радуется.  А  имам  Гусейн  по  земле  ходит.  С  людьми 
говорит. Море видел. Работает. Песни поёт. Слышь, – кивнул на колодец косой. 
– Что лучше?
Абдулла  промолчал.  Косой  немного  помедлил,  ожидая  ответа,  а  потом 
заключил:
– Дурак ты, оказывается, Абдулла.
Послышался цокот копыт. На холм въехал всадник. Он был молод и крепок и 
уверенно сидел в седле. Он соскочил с коня и цепкими шагами пошёл к колодцу. 
Те продолжали работать.
– Как дела, хозяин? – заулыбался косой, продолжая накручивать ворот.
– Спасибо, ничего, – улыбнулся Ганиев. – Как дела, Абдулла?
–  Уже  грязь  пошла,  –  отвечал  Абдулла,  –  Сулейман  провалился  куда­то. 
Хозяин, слушай, так нельзя. Сидим – ни воды, ни хлеба. И эти два дурака всё 
болтают. Один из них, оказывается, имам. А другой настоящий дурак. Честное 
слово, хозяин! Все брошу, уйду. Надоело!
– Кто же из них имам? – оживился Ганиев. – Который?
– Маленький, хромой, в колодце сидит, – сплюнул Абдулла
– Это правда, косой? – удивился Ганиев. – Твой товарищ имам? И ему ты 
позволил работать? Позор!
– А что тут плохого? – удивился Гусейн. – Разве он не такой же, как все?
– А разве такой же?.. Тогда в чем он имам?
L AY İ H Ə   /   Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий)

185
– В понимании, – задумчиво молвил косой. Он людей понимает и то, что 
случится с людьми через тысячу лет, – понимает. И знает. И видит. Ты к нему 
хорошо относись, хозяин. Нужный он на земле человек. Таких людей мало. Их 
надо беречь и ценить.
– Зачем же тогда ты его в колодец пустил? – спросил Ганиев.
–  Это  он  сам  захотел.  Я  его  не  пускал.  Он  хотел  посмотреть.  Поработать 
хотел. Устать. Чтоб понять, как все люди живут.
– А вот мы его, – весело сказал Ганиев, – сейчас самого спросим. Имам он 
или не имам? Эй! – крикнул он в колодец: 
– Здравствуй, Гусейн. Ты имам?
– Здравствуй, хозяин. Что­то не видно тебя. Темно здесь, хозяин, и скучно. 
Тебе чего­нибудь надо?
– Ничего ему не надо, – заголосил в колодец косой. – Нас проведать пришёл. 
Он не такой, как Абдулла. Он хороший. Не раздражайся. Ничего ему от нас не надо. 
– Не надо? – переспросил хромой из колодца. – Тогда пусть отваливает.
– Абдулла! – вдруг насторожился Ганиев. – Там уже газ. Он уже не того.  
– Он покрутил пальцем у виска. – Вам нужно чаще сменяться. Поднимайте его, 
– приказал он обоим. 
– Сядь в корзину, имам! – крикнул в колодец косой. – Будем тебя поднимать.
– А мне и здесь хорошо, – выкрикнул из колодца хромой. – Спускайся ко 
мне, глаз верну. Уже время. Сильный я стал, Гусейн.
– О, дело плохо, – сказал Ганиев. – Придётся туда кому­то спуститься. Так он 
из корзины может вывалиться.
– Пусть едет Гусейн, – сказал Абдулла. – Хромой меня ненавидит.
– Живо, – приказал косому Ганиев. – Давай в корзину. Поедешь за ним. Если 
будет брыкаться – ударь.
– Не могу я его ударить, хозяин, – сказал косой, садясь в корзину.
–  Надо  будет  –  придётся,  –  жестко  сказал  Ганиев,  и  оба  они  –  Ганиев  и 
Абдулла – не мешкая, завертели ворот.
– Имам Гусейн? – кричал из колодца Гусейн. – Я к тебе еду. Держись.
Имам Гусейн молчал, и наверху встревожились. Абдулла сказал:
– Уже, наверно, уснул. 
Ворот остановился.
– Как он там? – крикнул в колодец Ганиев.
–  Спит  он,  родимый,  –  отвечал  Гусейн.  –  Хозяин,  здесь  дохлой  лошадью 
пахнет.
–  Там  полно  газа,  –  сказал  Ганиев.  –  Гусейн,  слушай  меня  хорошенько. 
|Хорошенько  меня  слушай,  –  закричал  он  в  колодец.  –  Бери  имама  на  руки  и 
садись в корзину.
– Может, его разбудить? Он тяжёлый.
– Не надо. Пусть спит. Садись скорее в корзину. Сел?
– Сел! – крикнул косой. – Имам у меня. Лошадь оставить?
– За лошадью потом вернёшься, – крикнул Ганиев. – Пока имама тащи.
И, налегая на ворот, они с трудом начали поднимать.
Уже у поверхности имам Гусейн стал всхлипывать и с жадностью хватать 
воздух. Косой смотрел ему в рот и спрашивал:

№
01
 (0
7)
 m
ay
 2
01
2-
ci
 il
186
– Что ты, что ты, имам Гусейн? Проснулся уже?
Едва  положив  имама  на  землю,  косой  Гусейн  побежал  к  колодцу  и  сел  в 
корзину. Абдулла навалился на ручку.
– Ты куда? – спросил он.
– Там конь остался, – ответил косой. – Ак­Саккалом зовут. Хороший конь, 
резвый.
– Никуда он не денется, – возразил Абдулла. – Давай, вылезай.
–  Ты  что,  –  разозлился  Гусейн,  –  там  лес  есть,  полянки,  высокие  травы. 
Заблудится там Ак­Саккал. Хороший конь, резвый. Я на нем ехал, ехал, к роднику 
приехал. Сел, посидел, шашлык поел. Вижу имама Гусейна. Рядом красавица 
в  белой  рубашке.  Воду  пьёт  из  ладоней.  Глаза  вот  такие!  –  косой  показал, 
растопырив два пальца. – Мне имам говорит: «Вот невеста твоя. Возьми её и 
езжай». Я её посадил на коня – как облачко легкое. А потом снова сдёрнул, кинул 
в родник, имама Гусейна взял. Ак­Саккал ногой топнул. Имам Гусейн спросил: 
«А где твое облачко в белой рубашке? Подумай о будущих детях». А я улыбнулся: 
«Что ты, имам! Ты мне нужней. Ты мой свет, ты моя жизнь».
И косой Гусейн свернулся в корзине и уснул. Абдулла и Аббас Кули сняли 
корзину  с  крюка  и  потащили  прочь  от  колодца.  Они  положили  его  рядом  с 
имамом Гусейном.
Из­за  горы  на  осле,  распевая  песни,  выехал  Сулейман.  Увидев  лежащих 
Гусей нов, остановился как вкопанный. Скатился с осла и осторожно подошёл к 
лежащим:
– Косой, – тихо позвал он.
Косой не шевельнулся.
– Хромой, – тихо позвал он.
Хромой не шевельнулся.
– Абдулла, – тихо позвал он, – что случилось?
– Где ты был целый день, – строго спросил Аббас Кули, – где вода?
– Где ей быть? – удивился Сулейман. – На осле.
– Подойди ко мне поближе, – приказал Аббас Кули.
– А зачем? Говори оттуда. Что ты сделал с Гусейнами?
– Это ты сделал! – закричал вдруг Аббас Кули. – Целый день воду ждут!
– Что же с ними, – растерялся Сулейман, – от жажды?
– Тебя не дождались и умерли, – сказал Абдулла. Сулейман уставился на 
косого и хромого со страхом. Имам Гусейн вдруг зашевелился.
– Один живой, – завопил от радости Сулейман. Имам Гусейн приподнялся 
и сел.
– Где я? – хмуро спросил он.
–  В  раю,  –  бросил  Абдулла,  проходя  мимо  с  кувшином.  Рядом  с  тобой 
Джабраил.
– Какой Джабраил? – исподлобья спросил имам Гусейн и втянул себя воздух.
– Пророк Джабраил, – ответил Абдулла, поливая воду на руки Аббас Кули. 
Тот умывался. – Пророк Джебраил, – продолжал Абдулла, – на коне скакал и 
устал. Прилег отдохнуть.
– Кончай, Абдулла, – сказал Аббас Кули. Проснулся косой.
– Второй тоже живой! – завопил от радости Сулейман. – Воды хочешь, косой?
L AY İ H Ə   /   Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий)

187
Косой осмотрелся, глянул сердито на Сулеймана, вздохнул и прилег опять.
– Опять умер, – сказал Сулейман. – Но дышит.
Худой  живот  косого  вздымался  и  опадал.  Лицо  имама  Гусейна  с  каждым 
вздохом все больше светлело. Он заряжался. Он начал:
– Будет, – вдыхал он, – обязательно будет то время, когда счастье к нам в 
гости прибудет. Каждый будет лежать у колодца и думать, что колодцы копать 
человек никогда уже больше не будет. И у каждого будет колодец. По всей земле 
у  колодцев  лежать  будут  люди  и  не  будут  работать.  Будут  только  мечтать.  Из 
колодцев  еду  доставать.  Корзины  с  вином,  с  огурцами,  джиз­бызом.  Забыл:  в 
особой корзине будут плов доставать. Из колодца. С курицей.
Абдулла,  Аббас  Кули  и  Сулейман  окружили  хромого  и  с  удовольств­ием 
стали его слушать. От запах плова и жареной курицы забредил косой.
–  Стаканчик  воды  мне,  –  икнул  он  Сулейману.  Сулейман  подскочил  и 
вернулся. Косой выпил и сел. Имам продолжал.
– Да, – вздохнул Аббас Кули, – когда только все это будет. Тогда нас, наверно, 
на свете не будет. Верно, хромой?
–  Ни  черта,  –  сердито  отмахнулся  хромой.  –  Я  дождусь.  Все  поем.  Плов, 
огурцы, джиз­быз. Не знаю, как ты, а я искупаюсь в прохладной реке.
И вдруг протрезвев, он спросил:
– Послушай, Аббас Кули, почему мы должны каждый день лезть в колодец, 
а ты нет? Потому что ты лучше одет?
– Это его колодец, – встрял Абдулла. – Он здесь придумал копать
– А ты не влезай, – сказал Имам Гусейн, – я с хозяином говорю. – Он уже 
окончательно пришел в себя. – Для чего тебе этот колодец, хозяин? Сыро там, 
грязно. Чуть не умер я там сегодня. Разве тебе меня не жалко?
– Жалко, – сказал Аббас Кули. – Всех нас жалко. Но колодцы копать тоже 
нужно. Скоро нефть пойдёт. Будем жить лучше.
– А по­другому разбогатеть нельзя? – спросил имам Гусейн.
– Сейчас уже время другое. Сейчас уже трудно.
–  Имам  Гусейн,  –  взлетел  голос  косого,  –  а  зачем  нам  богатство?  Давай 
собирайся, пойдём отсюда. Мне здесь не нравится. Будем как раньше ходить. Я 
вижу, и тебе уже здесь надоело. Как колодцы копают, уже насмотрелся.
– Хватит болтаться по свету, – сказал имам Гусейн. – Замолчи. Хватит быть 
оборванцами. Надоело ходить мне. Нога у меня больная.
– Имам Гусейн, ты что? Заболел?
– Замолчи, говорю! – прикрикнул имам Гусейн. – Не приставай ко мне. И 
хорошенько  запомни:  я  тебе  не  имам.  Я  такой  же  бедняк,  как  и  ты.  И  хватит 
шататься по свету.
– Что с тобой, имам Гусейн? – обеспокоился косой. – Ты, наверное, газом в 
колодце надышался. Вредно имаму много работать. Слышите, – обратился он к 
собравшимся, – он уже рассуждает как все.
Косой всё ещё не терял надежды вернуть хромого на прежний путь. И он 
схитрил:
– Имам Гусейн, – лукаво спросил он, – а что такое счастье?
Абдулла захохотал. 
Сулейман переводил глаза то на одного, то на другого.

№
01
 (0
7)
 m
ay
 2
01
2-
ci
 il
188
– Отстань от меня! – взревел имам Гусейн. – Чтоб ты сдох, проклятый косой! 
Вместе со своим счастьем! Как ты на свете живёшь? Тебе ничего не нужно. Ты 
всегда счастлив! Всем ты доволен. Ты блаженный дурак!
– Я был Абдуллой недоволен, – пробовал защищаться косой.
–  Абдулла!  Абдулла  умный  человек!  Сколько  раз  он  тебе  говорил,  что  не 
имам! Хоть раз послушал бы!
– Наконец­то! Сознался, – сказал Абдулла.
– Абдулла был дурак и остался, – закричал косой, – он ничего не понимает в 
жизни. Мы с тобою же вместе ходили! Как ты можешь так говорить? Постыдился 
бы! Эх ты, имам Гусейн! Ты разбиваешь мне сердце!
– Нет у меня сердца, – сказал имам Гусейн. – И у тебя нет сердца! У вас 
тоже нет сердца! – крикнул он стоящим вокруг Абдулле, Ганиеву и Сулейману. 
– Я вас всех ненавижу. Я не имам! И мне это всё надоело. Проклятый косой! 
Сколько  мы  будем  обманывать  друг  друга?  А  эти  будут  смеяться  над  нами. 
Пойми,  косой:  все  мы  должны  думать  только  о  себе.  Как  волки!  –  резко 
заключил он.
– Как это гадко, что ты говоришь, – закачав головой, вдруг вступился Аббас 
Кули. Косой Гусейн плакал. – Он же любит тебя, хромой.
– Как волки! Какие волки? – спросил косой и вдруг замолчал. Он встал и 
сказал. – Будьте вы прокляты. Я ухожу. Будь проклят и ты, имам Гусейн.
И  косой  пошёл  прочь.  Сулейман  постоял,  помолчал  и  вдруг  побежал  за 
косым. Остальные неловко молчали, отвернувшись друг от друга. Потом встали 
и также безмолвно разбрелись по сторонам, то исчезая, то появляясь за холмами.
Двое лежали у стены древнего разрушенного караван­сарая, и имам Гусейн 
спрашивал:
– Почему ты вернулся, косой? Ты же ушёл.
Была ночь. В небе кружили звезды. Где­то кричала сова.
– Очень я одинокий, – ответил косой. – Ты не бойся. Я завтра уйду. Я уже 
понял, что ты не имам.
Они помолчали.
– Разве тебе не страшно? – спросил косой.
– Мне теперь всё равно. Может, ночью сегодня я умру. Меня укусит змея.
– Но почему, имам? Ты же лежишь не один. Может, она меня укусит.
– Какая разница? Я тебя не люблю.
Они оба прислушались. Казалось, навстречу им что­то ползёт. Косой Гусейн 
привстал. Имам Гусейн остался недвижим.
Между  камнями,  едва  различимая  в  лунном  свете,  поднималась  голова 
гюрзы. Хромой повернул голову и спокойно смотрел на её силуэт. Косой Гусейн 
не мог вымолвить слова от страха.
– Убей её, – равнодушно сказал имам.
Косой Гусейн вскочил. Голова змеи всё выше поднималась над камнями.
Косой встал, пошёл на неё. Хромой проводил его взглядом. Дрожа от страха, 
поднимался над имамом Гусейном косой. Качаясь, гюрза то пропадала, то снова 
проявлялась  в  лунном  свете.  Косой  сделал  шаг,  перешагнув  через  Хромого. 
L AY İ H Ə   /   Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий)

189
Тот  проводил  его  взглядом.  Вдалеке,  мелькая  меж  камней,  уползала  гюрза. 
Танцующей неверной походкой, словно во сне, шёл за ней Гусейн.
– Ты знаешь, Гусейн, – спросил вдруг невидимый голос хромого, – кто это 
был?
Косой на секунду замер.
– Это был я, – тихо выдохнул имам Гусейн. И всё улетело.
Под утро потянуло первым прохладным ветром, потекли с обрыва песчинки, 
и жук проснулся и пустился в путь. Он полз по песку, мимо холодных камней 
прямо и уверенно. Он знал, куда он идёт. А надо вам сказать, что всё вокруг ещё 
окончательно не проснулось.
В  серой  утренней  полумгле  всё  казалось  ещё  громадной  зыбкой  массой. 
Всё вокруг спало, сбившись в один серый клубок. Мир ещё не расчленился, не 
раздался вширь. Не спал только жук.
Дойдя до обрыва, он не удержался и по склону скатился вниз. Над ним плыли 
облака. Они плыли мимо жука.
В стороне под обрывом лежали, уснув, два Гусейна. Жук на них не обратил 
никакого внимания. Глядя на обрыв, он пошевелил усиками и решил: здесь буду 
копать. Упершись головой в высокую стену обрыва, жук стал копать. Он весь 
ушел  в  нору.  Из  входа  в  неё  вылетали  наружу  песчинки:  жук  копал.  Изредка 
появляясь,  он  шевелил  усами,  разглядывал  двух  Гусейнов.  А  потом  снова 
скрывался в норке. Гора земли у входа в норку росла, и жук видел теперь лишь 
ноги Гусейнов. Тогда он взбирался на холм и разглядывал их оттуда. А потом с 
новой силой брался за работу.
Гусейны  проснулись.  Они  долго  смотрели  друг  на  друга.  Хромой  тёр 
болевшую ногу. И со вздохом сел снова на камень. Косой ходил вокруг да около. 
Ему хотелось что­то сказать. Жук сидел на холме и смотрел на Гусейнов.
– Ты знаешь, хромой, – сказал вдруг косой Гусейн, – мне сейчас кажется, что 
мы скоро умрём.
– Нет, – ответил хромой, – у меня болит сейчас только колено. Скоро нам на 
работу.
– Ночь была звездная, – бормотал косой. – Я просыпался от холода. Опять 
они будут смеяться над нами.
– Почему? – возразил хромой. – Потому что я не имам?
– Они всё о нас знают, – ответил косой.
–  Нет,  сказал  хромой,  –  никогда  не  рассказывай  людям,  как  мы  вместе 
прожили. – Он огляделся и сказал:
– Я имам.
– Ты мне врёшь, – закричал вдруг косой. – Опять все сначала.
– Я имам, – глядя в сторону, снова повторил хромой. – Я прожил триста лет. 
Если я вылечу ногу, проживу ещё больше.
– Ты умрёшь точно так же, как и я. Может быть, даже сегодня.
– Вот смотри, – тихо сказал хромой и показал на жука. – Если он сейчас 
вылезет и посмотрит на нас, значит я снова имам.
Косой напряжённо уставился на жука. Жук выбросил из норки песчинки и, 
взобравшись на холм, уставился на Гусейнов, шевеля усами.
– Смотрит, – тихо сказал косой

№
01
 (0
7)
 m
ay
 2
01
2-
ci
 il
190
– Я имам, – тихо повторил хромой. Извини меня за вчерашнее, Гусейн.
Косой  Гусейн  радостно  бросился  к  жуку,  схватил  его,  оглядел  ласково  и 
сказал:
– Жук, жук, посмотри на имама Гусейна. Он мне снова открылся.
– Слушай, Гусейн, – облегченно вздохнув, начал хромой, – я – имам и лишь 
тебе я открылся. Помни об этом и вечно молчи.
– Как? – удивился Гусейн. – А жук?
– Жук улетит и забудет. А ты должен помнить и вечно молчать.
– Но почему? Разве счастьем своим я ни с кем не могу поделиться?
– Если хочешь быть счастлив, Гусейн.
Ф О Н Т А Н