№01 (07) may 2012 №01(07) may 2012
Yüklə 5,04 Kb. Pdf görüntüsü
|
- Bu səhifədəki naviqasiya:
- Г Р Я Н УЛ Г Р О М
|
ЧАСТЬ IX
Гаджи Аббас Кули проснулся от тишины. Привычным взглядом он оглядел постель жены – её не было. Он присел на кровати и снова прислушался. В соседней комнате раздались сырые пошлепывания. Он открыл дверь. В дальнем L AY İ H Ə / Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий) 215 конце коридора стоял слуга, вжавшись лицом в угол. Сбоку от него, в соседней комнате, на тахте сидел лысый читчик газет и хлопал ладонями себя по голове. Лицо его было скорбно. Он качался и причитал: – Шахceй! Вахсей! – и, отвернувшись от хозяина, продолжал себя шлепать. – А! – Ганиев вошел в комнату. – Мусульмане горюют. А Песталлоцци забыт. А хорошо ты мне вчера о нем рассказывал, Ганиев шёл через комнату. – Не так мне смешно, хозяин, – ответил Ага Гусейн. – Я понял сегодня, как нужно разделять горе народа. И плакать с ним о неведомом. У меня была невеста, – добавил он в спину Аббас Кули и всхлипнул. – Так плачь о невесте, – кинул Аббас Кули у самого выхода. – Через десять минут я жду тебя у стола. Вместе с газетами. Одетый, он вошел уже в комнату, где обычно завтракал. Трое слуг, закрыв ладонями лица, стояли у раскрытого окна, за которым вставало солнце, золотившее их черепа. – Солнце восходит, – стонал один. – Без имама Гусейна, – стонал другой. – Жизнь продолжается, – стонал третий, – а имама Гусейна всё нет. – Скройся, проклятое солнце! – стонал первый. – Уйди! – Устыдись! Замолчи! И погасни. – Где ты, имам Гусейн? – завопил снова первый. – Умер он, – сказал Аббас Кули, встав рядом с ними, – хороший был человек. – Хозяин, – очнулся один. – Какой хозяин? – очнулся другой. – Наш, наш хозяин. – Хозяин, – слуга сделал круг и встал рядом с Ганиевым. – Ты нас поймешь. Ты мусульманин. Не сердись, дорогой, у нас горе. – Вижу, разделяю, – сказал Аббас Кули. – Муртуз, а как будет с кофе? – В такой день! В такой день, – покачал головой Муртуз. – Кофе. Будет. Тоже. Мяса не будет неделю. Я мусульманин и ты мусульманин, и ты мусульманин, сейчас мы тебя обслужим. Садись! – приказал старичокслуга. – Сегодня все мы равны перед богом. Из соседней комнаты выскочили девочки. Следом за ними вышла Лейла. Она чуть подурнела и раздалась. Сидя за столом, Ганиев приветливо кивал им головой. – Папа! – крикнула маленькая Сона и плюхнулась в кресло. – Гюлька на кухне села верхом на тётю Медину. – А тётя Медина, – подхватила Гюлька, – билась лбом о пол. – Папе пожалуюсь! Папе пожалуюсь, – кричала тётка Медина. – И жалуйся, жалуйся! Поехали к папе! – девочки хохотали, и Гюлька, упав на диван, дрыгала ногами. Вошел слуга с подносом. – Сядьте за стол, – сурово сказал он девочкам. – Ой! – удивилась Гюлька и посмотрела на папу. Ганиев серьёзно кивнул головой, и девочки встали и сели к столу. – Перед лицом горя, – сказал один из них Ганиеву, – мусульмане сегодня братья. Хозяин, сегодня мы будем есть вместе с тобой. № 01 (0 7) m ay 2 01 2- ci il 216 – Садитесь, – кивнул им Ганиев. – Всё верно, – сказал он жене. А Лейла, поведя плечами, сказала: – Ты не находишь, что дует? – И обратилась к слуге. – Мастан, закройте окно! – Не нужно, хозяйка, – возразил слуга, – в такой день на улицах великий плач. Уши мусульман должны быть открыты. Лейла нахмурилась и посмотрела на мужа. Тот ответил жене гримасой и чуть шевельнул пальцем. Лейла принялась за кофе. С желтым бантом, повязанным вокруг шеи, вошел читчик газет. Он удивленно оглядел сидящих за столом слуг. Аббас Кули поднялся ему навстречу. Они перешли в угол комнаты, сели в кресла. Слуги остались сидеть за столом. Мастан смотрел через стол на девочек и улыбался. Сона высунула ему язык, но Мастан продолжал добро улыбаться, и Сона, сползая со стула, заулыбалась ему тоже. – Пойдёшь со мной в мечеть? – спросил её слуга. – Пойду! Ещё как пойду! – А мама не пустит, – сказала Гюля. – Тихо! – крикнул Ганиев из угла. – Начинай! – обратился он к Ага Гусейну. – Министр Столыпин объявил царский манифест! – начал читчик. – Россия восторженно приветствует новый поворот истории. В городах идут празднества. Народ рукоплещет своему монарху. Все со стола обернулись и слушали читку. Даже девочки. На фабрике была паника, прятали детей. Приказчик суетился больше всех. – Давайте отсюда! Давайте отсюда! – махал он рукой в сторону моря. – Бегите, играйте в песочек. Малые дети должны играть в песочек. На фабрике работают только взрослые. Никаких детей! – кричал он высыпавшим матерям. – Через час вернетесь! – кричал он детям. Дети не улыбались. Маленький белобрысенький мальчик сказал серьёзно: – Опять психует мастер. – Да ясно, – сказал другой, – Гаджи опять едет. – Беги! Беги! – толкал приказчик мальчишку. – Бегите, бегите, – стоя чуть дальше, махали руками матери. – А не пойду! – упирался вожак. – Навстречу пойду! Расскажу, как здесь дети работают. – Молчи! – кричала мать. – Замолчи! – орал приказчик. – Заплатишь за простой, и ещё чегонибудь придумаю, – нагло отвечал вожак. – Айда, ребята, скупнемся, – кричали передние и бежали к морю. Фаэтон Гаджи Аббас Кули подъезжал к фабрике. У конторы толпился народ. – Гаджи приехал! – крикнул ктото. Конторщик захлопнул окно, через которое он беседовал с рабочими, и выскочил в дверь. Чуть пригибаясь, он подбежал к фаэтону, но Ганиев сошел с другой стороны. L AY İ H Ə / Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий) 217 Его окружили работяги. – Гаджи, – спрашивал его, – дашь нам работу? Стоим здесь с утра. Приказчик темнит. – Не человек он! С утра нас здесь мучает! – А ты человек! Тебя все уважают. Ответь нам, будет работа? – Всем будет работа, – сказал Ганиев. – Распределить по цехам, – велел он приказчику. – Свободны пять мест, – ответил приказчик. – Ну вот, – зароптали рабочие. – Айда, ребята, на другую фабрику. – Постойте, постойте! – поднял руку Ганиев. – Неправду нам про него сказали, – крикнул ктото из задних рядов. – Да подождите вы! – скривился Ганиев на крик. – Найдется работа. – Как у тебя с мельницей? – спросил он приказчика. – На мельницу можно, – опешил приказчик, – но указание было туда принимать только доверенных. Муку разворуют. – Сам ты вор! – закричали рабочие. – И глаза у тебя воровские. – Не знаешь людей ты, Гаджи, – опять крякнул ктото. – Учусь, – повернулся Гаджи на крик. – Пойдете на мельницу? – Можно, – раздался хор голосов, – давай. Записывайся, ребята. – А как же с приказом? – спросил вдруг конторщик. – Я его дал, я его и отменяю, – Ганиев повернулся к цехам. – Мне с вами? – спросил приказчик. – Оставайся на месте. Людей принимай, – хмуро бросил Ганиев. Он ушел на фабрику. Навстречу ему попадались работницы и улыбались. – Доброго дня вам, Гаджи, – здоровались с ним. – Здравствуй, хозяин, – проходили другие. – Не называйте меня хозяином, зовите меня Гаджи, – останавливался Ганиев. Он с удовольствием смотрел в их открытые лица. – Жалобы есть? – спрашивал он. – Да успеем сказать, – окружали его люди. – Расскажи про себя. Давно у нас не был. Во Франции был? – Был, видел, какнибудь расскажу. Другой фабрикой я сейчас занят. Целый город здесь у нас будет. Дома, фабрики, школы построю. Театр. Целый город здесь будет. – Он потер себе лоб. – Город солнца, – он вспомнил. – Работать все все будем, учиться, вечерами в театр ходить. Пьесы слушать. Про рабочую жизнь. – Нам бы выпить чего! – крикнули из рядов. – Сейчас нельзя, – примирительно говорил Гаджи, – сейчас вы на работе. – Хороший хозяин ты, хороший, – кричали из рядов, – людей понимаешь. Дел, наверное, много. Не задерживайся с нами. Иди, проверяй. Неполадки. Их ещё много. Ганиев шёл по двору. – Дочь моя, – останавливался он, указывая палкой на валявшийся хлопок. – Толпа любовно смотрела на него издали. – Подними это, – говорил он, – это твой хлеб. – Дочери мои, – говорил он, входя в цех, где работали мусульманки. – Сни мите ваши чадры. Они вас затянут в станок и удушат. № 01 (0 7) m ay 2 01 2- ci il 218 – Да привыкли мы уж к ним, Гаджи, наловчились. – На днях выдам костюмы. Для работы вашей. Специально. Говорил я, кажется, об этом? А приказчику накажу, чтоб на вас не смотрел. Дочь моя, у тебя русские глаза, а ты в чадре? Он подошёл к девушке. Та откинула чадру и засмеялась: – Русская я, русская. А чадру одела, потому что красиво это. Всё paвно что косынка. Да и дружные мы. Вместе играли в театре. – Как, – удивился Гаджи, – вы ещё и актриса? – Полно нас. Вон Манька Снегина. Она у нас бесприданница. Писатель Островский. И Зухру мы сманили. Она гулящую играет. Гулящая, а хороший человек, душа чистая. – Вот это да! – хохотал Ганиев. – Здорово. Здорово, доченьки, обрадовали вы меня. Это хорошее дело – театр. Фабрика тоже. Всё будет хорошо. Всё. Заговорила, запевала новая: – Да, хозяин. Чисто у нас здесь хозяин, хозяин. Не то что по нефти. Муж при хо дит как чёрт. Напьётся пьяный и в постель. А лечь с ним страшно. Три дня отмываюсь. – От него нефтью пахнет, а от неё хлопком, – задыхались от хохота бабы. В цеху было светло, сверкали новые станки. Прыскали мусульманки, натягивая на лицо чадру. Ведь хозяин всётаки был мужчина. – Слушайте, что я скажу, – говорил Ганиев окружающим его работницам. Те внимательно слушали. – Хлопок это благородно, это для всех. Через лет десять мы весь наш восток оденем в собственное полотно. Дело это святое. Фабрика, школа, театр. Когданибудь вы это поймёте. Это жизнь наша, доченьки. Человек должен работать и радоваться. Он должен работать всегда и везде. И учиться тоже. В этом его счастье, в этом его будущее. Так говорил он, молча идя к морю. На пляже сидели мальчишки. Радостно глядел на них и улыбался. Он подходил. – Играете, дети? – спрашивал он. – Ваши мамы работают на этой фабрике. Некоторые дети поднялись. – Хорошая фабрика, а? Красивая. В детстве я тоже работал каменщиком. Камни таскал, дома строил, – говорил он, вспоминая. И смотрел в море. – Ушла эта жизнь, дети мои. Всё переменилось. Он очнулся: – Дети мои, вы учитесь в школе? – А что, учились, – поднялся один из сидящих, подошли и другие мальчишки, прислушались. – Ты нашего хозяина знаешь – школу он любит, – засмеялся ктото. Сидящий мальчишка посмотрел на Ганиева и сказал: – Да это и есть наш хозяин. Ты меня не узнал, а я тебя узнал. Может, поплаваешь с нами, Гаджи? Погода сегодня хорошая – усталость снимает. – Гаджи и удивлялся и улыбался. – Не могу я, детишки. Занят я очень. Работа. И старый я очень. – Видели мы, как ты бегаешь, как молодой. По фабрике бегаешь. А у нас тоже работа. Ты уедешь, а у нас её будет навалом. Приказчик сказал: идите, купайтесь пока. L AY İ H Ə / Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий) 219 – Хозяин немытых не любит. Сердится. Сказали и посмотрели на Ганиева. Тот уже коечто понял. – Вы сказали, пойдете работать? Вы работаете на фабрике? – Вот те на, – сказал один. – А ты что, не знаешь? Мы получаем зарплату. – И сколько? – серьёзно поинтересовался Ганиев. – Два рубля в месяц, – ответил пацан. – Сукин сын, – сказал вслух Ганиев. – Приказчик? Конечно, он сукин сын. А ты не знал? – Хозяин, ты знаешь, как делают пряжу? – Хозяева этого не знают, – сказал ктото, – они только деньги считают, мама говорила. – На валик здорово пряжу наматывать. Крутится, как юла. – А потом проварить. – А варится долго, как суп. – Но главное вот что, Гаджи: долго в котле не держать. И тогда она станет белой. Как простыня, – сказал один. – Как сахар, – добавил другой. – Ну ладно, ребята, – Ганиев резко пошёл прочь. Оглянулся. – Идите работать. Нечего зря стоять, – вскинулся он. Он яростно вскочил на фаэтон и ткнул кучера в спину. Фаэтон помчался к фаб рике, а мальчишки вскочили и с громкими воплями побежали вслед. К фа брике. А вечером Ганиев с женой и детьми сходил с фаэтона у оперы. Вся семья непре рывно кивала головами знакомым. Оживлённо гудела толпа, ожидала когото. Женщина кинулась к Ганиеву неожиданно и, чуть не сбив его с ног, рухнула перед ним. Лейла вскрикнула и шарахнулась. Девочки прижались к ней. – Это ты! – кричала женщина. – Помоги… Я ждала, что ты поможешь. Поможешь, точно. Добрый мой человек. Слышала от людей. Жить не хочу, – вдруг истерически закричала она. – Встаньте, встаньте, сестрица, – уговаривал Гаджи. – Что вам надо? Он тянул её за плечи, стараясь поднять. И вдруг затрещало старое платье. – Что ж ты делаешь, вахлак ты этакий? – Ну, извините, простите. – Он вам заплатит, – кинул ктото иронически со стороны. – Черт с ним, с платьем, слово бы человеческое услышать, слово, – стонала женщина. Но попрежнему не поднималась. – Встаньте, прошу вас, что вы хотите? Толпа любопытствовала и теснилась, а через неё пробивались городовые. – Лицо твоё я откудато знаю. – Всех ты знаешь, Гаджи! – закричала женщина. – Муж мой, муж, – рыдала женщина. – Месяц работал, один только месяц. Выгнал нас мастер. Мы его схоронили, дети ждут дома. А хлеб? Нет денег на хлеб. Скажи ему, пусть устроит. Куда деться одной? Что делать, скажи? – Девочки, – вдруг забормотала она, оглядывая дочерей Гаджи, – ангелочки мои, миленькие. Голодают. Плачут. Маму ждут. – Женщину уже оттаскивали от Гаджи. № 01 (0 7) m ay 2 01 2- ci il 220 – Скажите, когда же, когда же, – кричала женщина. – Не трогайте её, – вдруг властно сказал Ганиев. – Да оставьте вы её, Гаджи. – Может быть, это актриса, любитель легкого заработка? – Да, да. Весь вечер испортила проклятая женщина. Ганиев никого не слушал. – Завтра в десять утра прошу вас зайти ко мне, – он вынул визитную карточку. Женщина при всех спрятала её в лифчик и продолжала смотреть на Ганиева. Он понял и вытащил десятирублевую ассигнацию, скомкав её, протянул женщине. Та схватила её и спрятала в лифчик. Ганиев пошёл с семьей к двери. А толпа с любопытством смотрела на женщину. Гаджи оглянулся. – Куда ж вы теперь? – крикнула женщина. – В театр! – крикнули девочки. – Артистов смотреть, – прошептала про себя женщина. Некоторое время женщина топталась на месте. Её разглядывали, но потом забыли. Вдруг, снова очнувшись, женщина бросилась снова вслед. Она догнала Ганиевых почти у входа. – Я с вами. Подождите, – схватила она его за рукав. Ганиев мягко отстранил её и, улыбнувшись, сказал: – Идите, пожалуйста, в кассу и купите билет. Женщина несколько удивлённо посмотрела на него, а потом бросилась искать кассу. Ганиев не входил, стоял у двери, наблюдая, как она покупает билет. Ганиев вошёл в ложу. Там за марлей сидело несколько девочек, учениц его школы. Сквозь марлю дымился зал. В зале сидели одни мужчины. Одна из девочек приподняла марлю и высунула в зал голову. В зале зашикали. Аббас Кули подошёл к краю ложи и сорвал марлю. В зале привстали. Послышались возмущённые крики, – Уже и до театра добрался, – крикнули из зала. – Стыд и срам! – Революционер! – Закройте ложу, – крикнул ктото из зала. Гаджи оперся о перила. Встал. Он жёстко улыбался и немигающим взглядом смотрел в зал. Шёпот умолк. – Вот такто, – громко сказал Гаджи притихшему залу. Занавес распахнулся, веселее заиграла музыка Гаджибекова. Гаджи некоторое время стоял во весь рост. – Сядь, дорогой, – сказала Лейла. На следующий день в Баку было шествие мусульман, шахсейвахсей. Они шли по улицам города, чтото приговаривали нараспев и били себя цепями. Шахсейвахсей был в разгаре. Любопытные отворачивались, закрывались окна. Это было страшно. В воздухе висела тишина. Прятались женщины. Не скулили собаки, шарахаясь от толпы. Торжественно и похоронно шла процессия L AY İ H Ə / Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий) 221 по главной улице города. Некоторые лица были в крови, свисало мясо со спины, с груди. Они были правы, они смотрели на всех тяжелым немигающим взглядом. Всё молчало в страхе. А в наступивший тишине раздался откудато девичий смех. Открылись окна женской гимназии. Девушки влезали на подоконник, а их подруги валились им на спины и, высовываясь на окна, смотрели на удивительную процессию. Одна из девочек кинула в толпу яблоко. Толпа замерла. Яблоко стали топтать. И както вовсе отделялись от толпы мужчины и шли к школе. Тяжёлые двери были заперты. Так же молча, как во сне, стали давить на них плечами и тихо кряхтеть. Проявился ритм шахсейвахсей. Присоединя лись другие. И вдруг, словно притянутая магнитом, толпа бросилась к дверям. Они били камнями по стенам, сыпалась штукатурка, разбивалось вверху окно, тихо заныла девочка. И от поднявшегося ветра хлопали окна. Казалось, школа вымерла. А внутри всё двигалось. Разбегались по классам девочки. Звенели стекла окон, в которые бросали камни. В единственной комнате без окон попечительница лихорадочно стучала по телефону. – Полиция, полиция! – кричала она. К школе уже приближался наряд полиции. Но под тем же тяжёлым неми гающим взглядом он снова и снова отступал. Какогото жандарма, забравшегося в гущу толпы, стащили с лошади. Его самого уже не было видно. А лошадь стояла в толпе, как островок. – Казаков бы сюда. Загубят девочек, – говорили с далеких балконов горожане. Длинная улица замерла и ждала. Фаэтон Ганиева пробирался сквозь толпу. Его узнавали и расступались. – Что ж ты лезешь под лошадь, болван! – кричал Ганиев. – Прочь с дороги! Фаэтон подъехал к двери. Сверху было видно, как на улицу, цокая копытами, въезжало несколько жандармов. Пешие жандармы остались за ними. Ржали лошади. Гаджи вылез из фаэтона и рванул за плечи одного, второго, третьего, тех, кто налегал на дверь. Он делал это молча, и так же молча, как завороженные, отлипали фанатики. Они отклеивались от дверей, пока один в толпе вдруг не сказал: – Не суйся, Гаджи, в это дело. – Бога нельзя трогать, – подхватил другой. – Уйди, – закричали со всех сторон. И взорвался Гаджи: – Если хоть один из вас, – громко зашептал он, – тронет мою школу, распахнет эти тяжёлые двери, лично я, – ткнул он кулаком в грудь одного, – поговорю с ним в своем кабинете. – Пройдите в мой кабинет, – заорал он. Толпа шарахнулась. – Я не пожалею денег, я продам все свои фабрики и заводы, я напишу царю! И вы все до единого будете мертвы. Разрезая толпу, двигались на помощь Ганиеву жандармы. № 01 (0 7) m ay 2 01 2- ci il 222 – Не надо, – остановил их Ганиев, – уходите отсюда. Прочь! – А вы никогда не выходите из мечети, – крикнул он окружающим, – там ваше место. И зарубите себе на носу: хозяин в городе я, и только в мечети бог слушает мусульман. Вечером Гаджи сидел дома с приятелями и играл в карты. Как тени, появлялись и исчезали слуги, выразительно поглядывая на хозяина. За Ганиевым висело громадное зеркало во всю стену. Приятели улыбались: они видели в зеркало карты Гаджи. Внезапно один из них поднялся, бросая карты на стол. – Гаджи, так больше нельзя. За тобой зеркало. Мы видим в него все твои карты. – Дорогой мой Муслим, – усмехнулся Гаджи, – я это знаю. Мы играем уже целый час. Это верно. Я пока проигрываю. Это тоже верно. Но мы закончим игру только тогда, когда будет мой выигрыш. Играйте внимательно, не ошибайтесь. Я хочу у вас выиграть так. Друзья улыбались очередной шутке Ганиева. После карт один из играющих подошёл к Гаджи и взял его под руку. Гаджи удивленно посмотрел на него. – Я осмеливаюсь это сделать потому, – объяснил маленький, – потому что я являюсь истинным вашим другом. – Ганиев остановился и посмотрел на него. – Мамед, ты что, очумел? – И даже опупел, – ответил Мамед. – Эта новость меня потрясла. – Слушай, какая новость? – нахмурился Гаджи. – Это даже не новость, – замахал руками Мамед, – это кошмар, дорогой Гаджи Аббас Кули. Вы мужественный человек. Вы сделали за свою короткую жизнь тысячи добрых дел для нашего маленького народа. У меня просто язык не поворачивается. Сохнет во рту. – Слушай, Мамед, вытащи твой язык. – Для вас Мамед Джавадович пойдёт и на это унижение. И Мамед вывалил язык. – Пожалуйста, – добавил он и снова высунул язык. – Слушай, если ты сейчас не перестанешь темнить, я тебе его отрежу, – пог розил пальцем Гениев. – Говори! Чего надо? Денег? – А! – испугался Мамед и поженски шлепнул себя по щеке. – Как вы могли! Неужели я похож на корыстолюбца! – Слушай, может, ты перестанешь, а? Я тебя сейчас выгоню. – Мамед Джавадович может уйти сам, – обиделся Мамед, – но он не уйдёт, потому что он истинный ваш друг. Он останется. – Милости прошу в мой кабинет. Может быть, выпив там, ты расскажешь? В чем дело, черт бы тебя побрал? – Нет! Я не могу сказать. Отказываюсь верить собственной памяти. А пить не буду! Вино развязывает язык. Они прошли в кабинет. Низенький Мамед взгромоздился на диван, пере катился по нему в угол и, закинув свисающие ноги одна на другую, сказал: L AY İ H Ə / Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий) 223 – Жизнь сложная штука, Гаджи. Очень. – Ты идиот! – Гаджи вдруг не выдержал и громко захохотал. И плюхнулся в кресло. – Между прочим, – сказал с дивана Мамед, – если бы вы знали всё, вы бы не смеялись. А почему я не смеюсь, я – ваш истинный друг. Гаджи встал и запер дверь на ключ. Ключ положил в карман – Ты не выйдешь отсюда, пока всё не расскажешь. Или я тебя здесь повешу. Мамед осмотрел люстру, а потом окна. – Я жду, – сказал из кресла Ганиев. И нажал: – Ну? – А что ну! Что ну! – завизжал из дивана Мамед. – И так всё ясно. – Скажешь ты, наконец, болван?! – Ганиев вскочил с кресла и подошёл к Мамеду. Тот нахмурился. Ганиев пошлёпал его по щеке: – Ну, дурачок, раскошеливайся. Ганиев сел рядом с Мамедом на диван и обнял его за плечи. – Вначале, – зашептал Мамед, – ты был веселый, и я не хотел тебе портить настроение. А сейчас я боюсь. Ты очень злой. Если я скажу, ты меня убьёшь. – За что я тебя должен убить? – нахмурился Ганиев. – Отвечай. – Не могу. – Слушай, я сейчас позову сюда слуг, и они разденут тебя догола. И все, наконец, увидят, что ты круглый и жирный – Могу и сам раздеться, – решительно мотнул Мамед головой. – Но ничего не скажу, Гаджи! – вдруг его осенило: – Я с тобой пошутил! Ну, я побежал, – встал он с дивана. – Пора мне в редакцию. Газету верстать. Ганиев неподвижно сидел на диване. – Ключ у тебя? – спросил Мамед Джавадович. – Вот здесь, – показал Гаджи на нагрудный карман. – Подойди и сам вытащи. – Неохота идти, – сказал от двери Мамед. – Кинь мне оттуда. Всё это было только шуткой, – вдруг пропел он. – А ну садись! – взревел Ганиев. Мамед как подрубленный плюхнулся в кресло. В глаза Ганиеву он больше не смотрел. – Если ты сейчас не скажешь, я за себя уже не ручаюсь, – сказал Аббас Кули и снял со стены саблю. Мамед Джавадович оценивал ситуацию. Глаза его лихорадочно рыскали по столу. – Вот этого я и боялся, – сказал Мамед и схватил со стола карандаш. – Сейчас скажу. Нет, напишу. Не дай бог, кто услышит. И он начертил на листе бумаги большую букву «Б» и издали показал её Ганиеву. – Всё, – сказал он. – Больше я ничего не скажу. Хоть убивай меня. Ганиев вложил старую саблю в ножны. И вытащил новую. – Это сабля моего деда. Чуть поострей, – и двинулся к Мамеду. – Нет, – хихикнул Мамед. – Теперь ты меня не убьёшь. А мог бы убить. Те перь – нет! – погрозил он пальчиком. – Ты любопытный. Я ещё тебе буду нужен. Ганиев кинул ключ на стол, Мамед схватил его и бросился к дверям. № 01 (0 7) m ay 2 01 2- ci il 224 Мулла Рухулла лежал на спине и смотрел в потолок. Глаза его были закрыты. В мечети было полутемно, светилось в стене боковое окно, зачеркнутое решеткой, и светилось лицо муллы Рухуллы. Ворвались голоса в мечеть, затопали ноги. Чтото случилось. Мулла Рухулла чуть шевельнулся. То померещилось. А голоса становились всё внятнее, забегали тени, над спящим раздались в мечети выкрики. – Убейте его! – кричал ктото. Мулла Рухулла не шевелился. Он был мёртв. Ганиев вбежал в мечеть в тот самый момент, когда толпа поймала убийцу. Ему давали пощёчины. Убийца изворачивался и пытался нырнуть под ноги. Но его, уже связанного, бросили на пол. Ктото пинал его ногой. Ганиев метнулся к толпе и, разрывая её руками, шёл к трупу. Толпа кончилась, а на полу лежал убийца. – А! – злобно выкрикнул он с пола Ганиеву. – Слава богу! Явился. Но опоздал! Опоздал! – сказал убийца и сел. Ганиев смотрел на лежащего дальше муллу Рухуллу. Мулла Рухулла лежал на боку, лицо его было в тени, и он не смотрел на толпу. – Точно мёртвый? – спросил Ганиев, не оборачиваясь. Ктото ответил: – Мы его выносили на свет. – Папаха в углу. – Он седой. – Я сорвал! – крикнул убийца. – Я! – Зачем ты? Дурак, – сказал Ганиев и кивнул на убитого: – В угол его положите. К папахе. – Почему здесь темно? – крикнул Ганиев. – Откройте! Откройте, я вам говорю. Где мулла? Мулла стоял в тени, совершенно безучастный. Его заметили только что. Он подошёл к собравшимся, качая головой: – Никогда, никогда такого здесь не было. Муллу Рухуллу оттащили в угол, и при свете темнела на пустом от убитого месте темная лужа крови. Толпа взволновалась. – Ах, сукин сын, – сказал ктото, – палач! – И не стыдно тебе было убивать его в мечети? – Им уже улицы мало! – Уже и в мечети опасно, – Бог отвернётся от нас! – Уже отвернулся! – крикнул убийца. – Лица женщин открыты. Посмотрите вокруг. Убийца кричал убеждённо, и в толпе обернулись на дверь. Но вокруг были только мужчины. – Я это сделал для вас! – крикнул убийца. – Чтоб вы не страдали! – Заткнуть ему рот! – закричали. – Тащите его из мечети! L AY İ H Ə / Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий) 225 – Его надо топтать! – Проклятый гочи! – сказал ктото. – Они всех перебьют! Как наших братьев! – Да! Да! Да! – кричали в толпе. А сухонький старичок сучил ногами и, чуть подпрыгивая, требовал: – Топчите, топчите его. Я уже старый. – Как не стыдно тебе, – сказал ктото убийце. – Стыдно будет, когда я увижу его, – засмеялся убийца. – Скоро увидишь, – погрозили ему. – Встретишься с ним на том свете! – Сейчас ты увидишь! Он с тобой рассчитается там! – Убить его на месте! – Пусть лежит вместе с муллой Рухуллой! – Пусть летят вместе к богу! – Тебе будет страшно, – съехидничал ктото. – Бог смотрит, – успокаивал всех старичок, что раньше сучил ногами. – В мечети нельзя убивать. – Да! – кричали в толпе. – Это верно! – Ганиев молчал и прислушивался. – Бог простит его, мученика! А грех на нас падет? – Нельзя его здесь убивать! – Толпа закипала снова. – Подлец! – Где убил! – Сволочь! Стервец! – Ишак ты, ишак! – Наши связаны руки, молись! – Тащите его из мечети. Там разберёмся. Это и было то слово, которое всколыхнуло толпу. Все стали жаться к убийце. Ганиев стоял у муллы Рухуллы и, заложив за спину руки, о чёмто думал. Его вывели из состояния транса крики убийцы. – Гаджи Аббас Кули, – кричал убийца, а его волочили к двери. Ганиев пока не реагировал, а убийца стряхнул с себя руки, сел на полу и потребовал: – Уйдите все! Оставьте меня одного! Я хочу молить бога о прощении! Аббас Кули, ты слышишь меня? – крикнул он снова, Толпа замерла, соображая, а потом снова потащила его к двери. Многие уже вышли из мечети на свежий воздух. Ганиев рванулся к двери и настиг процессию у двери. На убийцу уже тянуло свежим ветерком, и он глубоко задышал. – Стойте! – крикнул Ганиев и ворвался в круг. – Стойте! – схватил он одного за грудки и рванул. Тот удивленно уставился на Ганиева и сказал: – Что шумишь? Стою, да! Стоящие на свежем воздухе снова, вытягивая шеи, заходили внутрь. Ганиев опустил голову, заложил руки за спину и тихо начал. – Я хочу коечто вам сказать. Слушайте все. Кто из вас знал муллу Рухуллу? Помолчал. Вокруг молчали. – Все знали, – сказал Ганиев. – В прошлом году был голод? – спросил он. № 01 (0 7) m ay 2 01 2- ci il 226 Все промолчали. – Был, – кивнул Ганиев. – Кто вам всем помогал? Мулла Рухулла, Атаки шиев и я. Он поискал в толпе знакомое лицо, увидел. – Башмачник Мамед, – сказал он ему. – Да, ага, – встрепенулся тот. – Кто помог открыть тебе лавку? Ещё не забыл? – Нет, ага. Это сделал мулла Рухулла. Он мне помог! – Сволочь, подлец, негодяй? Проклятый убийца. – Тащите его! – Стойте, – снова Ганиев зло прищурил глаза, – я не кончил ещё. Кто бросал камни в коня муллы Рухуллы? Боитесь или стыдитесь? – заорал он. Толпа промолчала, а Ганиев снова нажал: – Боитесь? Никто не выходит. Все вы стоите сейчас, – он оглядел всех. – Я знаю, кто это делал. Ты, ты, ты и ты! – указал он пальцем на четверых. – Ну, и что дальше? – сказали из толпы. – Не в него кидали. – Ну, тогда выйдите, – сказал Ганиев. – Можете выйти? – Можем и выйти, – шесть человек пробрались сквозь толпу к Ганиеву. – Ну, вышли. – Встаньте вон там. – Можем и встать, – сказал один и пошёл. Пятеро пошли следом. Толпа смотрела на них и чтото вспоминала. – Ктото из вас, – сказал Ганиев, – мазал двери муллы Рухуллы дёгтем. – Гасан это был, – сказали откудато из толпы. – Я тоже мазал, – сказал другой. – И что? – Подойдите теперь к мулле Рухулле и посмотрите ему в лицо. – Не нужно нам это, – ответили те. – А ведь ктото из вас снял с фаэтона муллы Рухуллы колеса, – грустно говорил Ганиев, – чтоб он не возил дочку в школу. Свою дочку. Не вашу. Жалкие люди. Ктото из вас кидал камни в окна моей гимназии тоже. Ктото из вас назвал жену муллы Рухуллы шлюхой. – Ктото из вас, – повысил он голос, – был рад сегодня, что муллу Рухуллу убили. А теперь вы хотите убить убийцу. А потом вы убьёте убийцу убийцы. И так двести лет вы будете убивать друг друга. И это никогда не кончится. – И про себя сказал: – Темные, неграмотные, безумные. – А тебето какое дело? – лихо крикнул ктото из толпы. – Тебято не трогаем! – Не трогаете, потому что боитесь. – Мы тебя не боимся. – Ты, может быть, и не боишься. Другие боятся. Потому что вы все убийцы! – крикнул он неожиданно. – Вы убили муллу Рухуллу. Этот связанный человек ни в чем не виноват. Он сделал то, что хотели вы! Вы шептали ему: убей! убей! убей! Шесть лет! И он сделал это, чтобы вам понравиться. И вы хотите его убить? Толпа замолчала, а убийца радостно взвизгнул: – Правильно Гаджи! Я это и хотел сказать! Как я сразу не догадался! Это вы все убийцы! Проклятые твари! Кровопийцы! Тянули меня к двери! Мало вам одной смерти, мало. L AY İ H Ə / Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий) 227 – Гаджи правильно вам говорит: просвещайтесь! Гаджи нам отец! – кричал с пола убийца. – Он понимает всех! Он святой! Слава богу! Молчать! Молчать перед ним! – радостно вопил он. Ганиев горестно усмехался. – Успокойся, – говорил он убийце. – Ты теперь будешь жить, – он усмехнулся. – А ты угодишь в тюрьму. По их вине, – указал он на толпу. Лицо его потемнело. – Не пугайся. Защитники найдутся. Дела твои теперь идут хорошо. – Эх! Ну и что? – ободрялся убийца. – Посижу, полежу. В тюрьме люди лучше в сто раз, чем здесь. – Эй, Гаджи, – закричали пятеро, отделившиеся от толпы. – Ты ещё чтото хотел нам сказать. Мы тебя слушаем. Ганиев повернулся к ним, но ничего не ответил. – Не томи, – сказали в толпе. – Говори, что хотел. Мы тебя ждём, мы тебя слушаем. Народ тебя уважает. – Вы убили муллу Рухуллу, – сказал Ганиев. – Чего вы этим добились? Завтра все мои девочки снова пойдут в школу. Всё будет, как прежде. Только одна девочка не пойдёт завтра в школу, будет плакать дома. Одна. Вот чего вы добились. Слёз одной девочки. – Если даст бог, – сказал вдруг убийца, – я не сяду в тюрьму, я сам буду охранять этих девочек. Как собака, – крикнул он, – буду рвать всех, кто будет ломать окна школы. Говорил вам всегда Гаджи Аббас Кули: просвещайтесь! – Не слушались, – подхватил Гаджи Аббас Кули, – не слышали. Вы думали, что убив одного человека, вы напугаете всех, кто отправляет девочек в школу. Но их это не остановит. Это будет пугать только вас. – Не пугает, а возмущает, – сказали в толпе. – Но говори дальше. – Сегодня вы убили муллу Рухуллу, – продолжал Ганиев. – Мне это страшно. Он был мой друг. Он хотел, чтобы дети его были умными. Но именно за это вы убили его. К черту тогда просвещение! – крикнул он. – Хотите, я буду тогда вместе с вами? Будем громить школы вместе. Толпа молчала. – Молчите. Не верите. Я тоже не верю. Это уже ничего не изменит. В школу будут ходить, даже если я буду против. Даже если меня убьют, – добавил он грустно, – за это. Из толпы тогда тихо спросили: – Ну, и что ты нам посоветуешь? – Ха! – усмехнулся Ганиев. – Я боюсь теперь даже произнести это слово. Учиться. Подумайте, как это просто: ваши дети ходили бы в школу, и вы не кидали бы камни в окна муллы Рухуллы. Не мазали двери бы дёгтем. Не били бы дочку. А он не лежал бы сейчас в углу. Там. В мечети. Мёртвый. – Ты, может быть, прав, но мы не хотели этого, – сказали в толпе. – Я прав наверняка. Вы не хотели этого, но вы это сделали. Но поймите одно. Сопротивляться бессмысленно, И мне, и вам. – И мне тоже, – крикнул вдруг убийца. – Какой я был дурак! Против чего я боролся! Все изза вас, сволочи! – крикнул он в толпу. – Подожди! – раздражённо оборвал его Ганиев. – До сих пор я говорил с вами, как просто с людьми. Теперь слушайте меня, мусульмане. Сейчас идёт слух, будто № 01 (0 7) m ay 2 01 2- ci il 228 Гаджи Аббас Кули Ганиев наступил ногой на святую книгу мусульман Коран. Я послал муштаидов в Мекку. Они привезут вам бумаги от столпов мусульманской религии. И вы сможете тогда прочесть, если сможете, – он усмехнулся, – что Коран никогда не запрещал женщинам учиться, а мужчинам смотреть театр. Я знал это давно, теперь это узнаете и вы. – Красиво ты говоришь, красиво, – сказали в толпе. – Но ты и есть главный убийца, – вдруг догадался в толпе одинокий гений. – Ты выдумал все это. Толпа прозревала. – Правильно он говорит, – кивнул ктото. – Вроде так. – Чтото не то, чтото не то ты говоришь, – толпа размышляла. – Все у тебя очень правильно, очень правильно, – качали головами в толпе. Но мы всё равно не хотим, чтобы жены и дочери наши ходили по улицам с голыми лицами. Всё равно как раздетые. – И так нам нелегко. – Голодное брюхо к науке глухо, – съехидничал Ганиев. – Согласен, Гаджи? – Тебе хорошо рассуждать, ты всегда сытый. Гаджи передёрнуло. – И жену твою тебе охранять не надо. Тебя все боятся. Ты большой человек. – Я всю жизнь помогал бедным, – отвечал Гаджи, – сколько мог. И вы это знаете. А один оборванец влез повыше, чтоб показаться Гаджи. – А бедняков, – сказал он, – всё не убывает. – Гаджи, помоги мне. – Ну, что ж, помогу, – Гаджи на взгляд толпы, – приходи в контору. – И про дол жал: – Но бедняков будет много. Пока они не научатся жить в мире друг с другом. – А долго нам ждать, Гаджи? – Не знаю. Всё зависит от вас. Наверно, долго. – А если не хватит терпения? – весело спросил ктото. – Надо ждать, – повторил Гаджи, – надо учиться. А не убивать. Видели сами. – Да, видели, видели, – сморщился ктото, – об этом уже говорили – Ты лучше скажи – можешь отдать нам богатство своё? – Если отдашь – будем учиться. – Не жадничай, Гаджи. Ради просвещения. Гаджи поднял руку. – Я нажил своё богатство честным трудом. Я был таким же, как вы, бедняком. Я стал богатым случайно. На эти деньги я открываю фабрики и заводы. Для вас. – Знаем, знаем, – кричали в толпе. – Себе мало оставляешь. Но живешь хорошо, лучше нас, и о нас не забываешь тоже. За это и любим тебя, Гаджи. – Хоть мы и шутим иногда, – сказал ктото, – но и мы ведь правы, Гаджи. Нам ведь сейчас нужно жить хорошо. Правда, Гаджи? – Что же вы предлагаете сделать? – спросил Ганиев. – Отнять у меня всё богатство? – Он усмехнулся. – И поделить между собой? Как воры? – Ну что ты, Гаджи! – засмеялись в толпе. – Мы отнимем его у других. А? Как ты думаешь? А ты не волнуйся. Тебя мы не тронем. L AY İ H Ə / Тогрул Джуварлы, Валерий Ивченко: Жизнь Ганиева (киносценарий) 229 – Но, – глядя в глаза Ганиеву, сказал человек рядом с ним, – детей своих учить не будем, в театры не пойдём, а жены наши будут ходить в чадре. Ни к чему нам все это. Вот так. Толпа оживленно молчала. Ганиев повернулся, как от головокружения, пошёл вглубь мечети, остановился над телом муллы Рухуллы и заплакал. – Ты умер напрасно, – шептал он, – ты умер напрасно, мой друг. И я теперь одинок. Он заплакал, сначала беззвучно, потом всхлипывая, и, наконец, взахлеб. На улице вздрогнули. – Плачет. – Сам плачет! – Гаджи! – О ужас! – тихо сказал ктото. – Что же случилось? – Может, он плачет за нас? – Братья, – вдруг выкрикнул ктото, – пойдемте туда! Но никто не сдвинулся с места. – Стойте, – развёл руками ктото. – Подождем, пока кончит. И Ганиев услышал эту реплику. – Они боятся даже моих слёз, – зашептал он мулле Рухулле. И заплакал пуще прежнего. – До чего человека довели, до чего человека довели, – качал головой убийца. – Какой стыд. Стыд какой! Из дверей мечети выходил на свет Гаджи Аббас Кули. По жёсткому лицу его катились слезы. Толпа шарахнулась в стороны, а ктото пытался бежать, но его удержали люди, плотно сбившись в комок. Гаджи Аббас Кули наступал на толпу. Слёзы не переставая текли по его лицу. – Вот то, чего вы хотели, – приговаривал он, – я никогда в своей жизни не плакал. Вы заставили меня плакать. Вы хотели, чтоб я унижался. Я плачу сейчас за всех. За себя, за вас, за муллу Рухуллу. Я могу плакать целые сутки. Столько в мире накопилось горя и несчастья. Хотите, я встану сейчас на колени? Толпа обмерла. – Или просто так вымою вам ноги? И тут из толпы выскочил тот самый старичок, который сучил ногами. И сказал: – Знаешь, Гаджи, мы этого никогда не видели. И я не знаю, что будет потом. Поэтому лучше не надо. Толпа радостно поддержала: – Не надо, Гаджи, ради бога, не надо. Ещё что случится! – По щекам Гаджи текли слезы, но глаза уже становились жёсткими. И под этим взглядом толпа говорила: – Что с тобой сталось, Гаджи? – Хочешь, чтоб мы стали учиться? – Пожалуйста. – А я разрешу своей жене ходить по двору без чадры. – Ради бога, Гаджи, не плачь. Сердце разрывается. № 01 (0 7) m ay 2 01 2- ci il 230 – Завтра же дочке книжки куплю. – Завтра придёт к тебе в школу. Отталкивая руками груди стоящих, Гаджи шёл мимо людей к выходу. Там его ждал фаэтон. Г Р Я Н УЛ Г Р О М Yüklə 5,04 Kb. Dostları ilə paylaş:
|